Меня вдруг взяло любопытство - может
ли дирижер слышать эти крики, или он целиком в плену звуковой стихии
оркестра. А девушка из переднего ряда клонилась все ниже и ниже, и какая-то
женщина (скорее всего - мать) обнимала ее за плечи. Я хотел было помочь им,
но попробуй сделать что-нибудь во время концерта, если они сидят в другом
ряду и кругом незнакомые люди. У меня даже мелькнула мысль призвать в
помощники сеньору Джонатан, ведь женщины более находчивы и знают, что нужно
делать в подобных случаях. Но сеньора Джонатан не отрывала глаз от спины
Маэстро - она вся ушла в музыку. Мне показалось, что у нее на подбородке,
прямо под нижней губой, что-то блестит. Внезапно впереди нас встал во весь
рост какой-то сеньор в смокинге, и его могучая спина целиком заслонила
Маэстро. Так странно, что кто-то встал посреди концерта... Но разве не
странно, что публика вообще не замечает этих криков, не видит, что у девушки
настоящий истерический припадок? Мои глаза неожиданно выхватили расплывчатое
красное пятно в центре партера. Ну, конечно, это та самая женщина, что в
антракте бежала к сцене! Она медленно шла к сцене, и хоть держалась совсем
прямо, я бы сказал - не шла, а подкрадывалась, ее выдавала походка: шаги
медленные, как у завороженного человека, - вот-вот изготовится и прыгнет.
Она неотрывно смотрела на Маэстро, мне даже почудился шалый блеск ее глаз.
Какой-то мужчина, выбравшись из своего ряда, устремился вслед за ней, - вот
они уже где-то в пятом ряду или ближе, а возле них еще трое. Сейчас будет
финал, и по велению Маэстро уже врывались в зал его первые мощные и широкие
аккорды, великолепно четкие - совершенные скульптурные формы, высокие
колонны, белые и зеленые, Карнак5 звуков, по нефу которого осторожно
продвигались женщина в красном и ее провожатые.
Между двумя взрывами оркестра я снова услышал крик, вернее вопль, из
ложи справа. И вместе с ним прямо в музыку сорвались аплодисменты, не
сумевшие удержаться еще какую-то малость, как будто в пекле страсти весь
зал, эта огромная задыхающаяся самка не дождалась мужского ликования
оркестра и с исступленными криками, не владея собой, отдалась своему
наслаждению. Неудобное кресло мешало мне обернуться назад, где - я это
чувствовал - что-то нарастало, надвигалось, вторя женщине в красном и ее
спутникам, которые подбежали к сцене как раз в ту минуту, когда Маэстро,
точь-в-точь как матадор, ловко всаживающий шпагу в загривок быка, вонзил
дирижерскую палочку в последнюю стену звука и подался вперед, поникший,
словно его ударило тугой волной воздуха. Когда Маэстро выпрямился, весь зал
стоял, и я, разумеется, тоже, а пространство стало стеклом, в которое целым
лесом острых копий вонзались аплодисменты и крики, превращая его в
невыносимо грубую, взбухшую и исполненную тем не менее особым величием
массу, которая была сродни чему-то похожему на стадо бегущих буйволов.
Отовсюду в партер набивались люди, и меня даже не очень удивили двое мужчин,
что спрыгнули в проход прямо из ложи. Взвизгнув, точно придавленная крыса,
сеньора Джонатан вырвала наконец свои телеса из кресла и, протянув руки к
сцене, уже не кричала, а вопила от восторга. Все это время Маэстро стоял
спиной к публике, словно выражая к ней презрение, и, должно быть,
одобрительно смотрел на музыкантов. Но вот он неторопливо обернулся, впервые
удостоив публику легким наклоном головы. Лицо его было совершенно белое,
будто его доконала усталость, и я даже успел подумать (в путанице ощущений,
обрывков мыслей, мгновенных вспышках всего того, что окружало меня в этом
аду восторга), что он вот-вот потеряет сознание. Маэстро поклонился во
второй раз и, посмотрев вправо, увидел, как на сцену карабкается тот самый
сеньор, белобрысый, в смокинге, а за ним еще двое. Мне показалось, что
Маэстро сделал какое-то неопределенное движение, словно надумал сойти с
помоста, и тут я заметил, что движение это - судорожное, что он хочет
освободиться и не может. Ну, так и есть: женщина в красном вцепилась ему в
ногу. Она вся тянулась к Маэстро и при этом кричала, я, по крайней мере,
видел ее широко раскрытый рот. Думаю, что она кричала, как все и, не
исключено, как я сам. Маэстро уронил палочку и отчаянно дернулся в сторону.
Он явно что-то говорил, но что - разобрать было немыслимо. Один из
спутников женщины обхватил руками другую ногу Маэстро, и тот повернулся к
музыкантам, словно взывая к ним о помощи. Музыканты, повскакавшие с мест,
натыкались под слепящим светом софитов на брошенные инструменты. На сцену,
теснясь у лестниц, лезли и лезли новые люди; их набралось столько, что в
толчее нельзя было различить оркестрантов. Пюпитры полегли на пол, как
смятые колосья. Бледный Маэстро, пытаясь высвободить ногу, ухватился за
какого-то человека, который вскочил прямо на подставку, но, увидев, что этот
человек вовсе не музыкант, он резко отпрянул назад. В этот миг еще одни руки
обвились вокруг его талии. Потом я увидел, как женщина в красном, словно в
мольбе, раскрыла ему объятия, и неожиданно Маэстро исчез - толпа
обезумевших почитателей унесла его со сцены и потащила куда-то в глубь
партера. До сих пор я следил за общим исступлением с каким-то восторгом и
ужасом ясновидца. Все мне открывалось с особой высоты, а может, напротив -
откуда-то снизу. И вот внезапно раздался этот пронзительный, режущий крик.
Кричал слепой - он поднялся во весь рост и, размахивая руками, точно
мельничными крыльями, что-то выпрашивал, вымаливал, молил.
1 2 3 4 5 6