Вхожу, сам не знаю как, в мой город, а порой, инымивечерами,иду по улицам вдоль домов и знаю, что это не мой город,мой город я узнаю по притаившемуся ожиданью,по чему-то, что еще не страх, но похоже на страх, и егососущую жуть, и, если это мой город,я знаю, что сперва будет рынок с торговыми рядами ис фруктовыми лотками,блестящие рельсы трамвая, уходящего куда-то вдаль,туда, где я был юн, но это было не в моем городе,а в квартале вродеОнсе в Буэнос-Айресе; там запах коллегии,спокойные стены и белая кенотафия,улица Двадцать Четвертого Ноября,где, может быть, нет кенотафий, но она есть в моемгороде, когда приходит его ночь. Вхожу через рынок, где сгущается роса предвестья,пока еще безразличного, благодушно грозного, там наменя смотрят торговки фруктами,они зовут на свидание, возбуждают желание, и мне надоидти туда, где скорбь и тлен,тлен — вот тайный ключ к моему городу, мерзкоепроизводство воскового жасмина,вот извилистая улица, ведущая меня на встречус неведомым,лица рыбачек, неглядящие их глаза и вызовна свидание,и потом отель, на одну эту ночь, а завтраили когда-то потом будет другой,мой город — это бесчисленные отели и всегда один итот же отель,тропические веранды с тростниковыми стенкамии жалюзи и москитные сетки и запахкорицы и шафрана,номера идут один за другим, и во всех светлые обои,плетеные кресла,и вентиляторы на фоне розового неба,и двери, никуда не ведущие,нет, ведущие в другие номера, где еще вентиляторыи еще двери,все это — тайные ступени, ведущие к свиданию, и надовходить и идти по безлюдному отелю,а то вдруг лифт, в моем городе столько лифтов, почтивсегда есть лифт,в котором страх уже начинает сгущаться, но иногдалифт бывает пуст,когда тебе хуже всего, лифты пусты, и я долженподыматься бесконечно,пока не прекратится подъем и лифт не заскользитгоризонтально,в моем городе лифты похожи на стеклянные клетки идвижутся зигзагами,проезжают по крытым мостам меж двумя зданиями, ивнизу открывается город и все сильней кружится голова,потому что мне снова надо войти в этот отель или внежилые галереи чего-то,что уже не отель, но огромный ангар, куда ведутвсе лифты, и двери, и все галереи,и надо выйти из лифта и искать душ или клозет,потому что так надо, без объяснений, потому чтосвиданье — это душ или клозет,а вовсе не свиданье,ищи счастья в одних трусах, с мылом и расческой,но всегда нет полотенца, надо искать полотенце и клозет,мой город — это бесчисленные грязные клозеты,и дверца у них с глазком,но без задвижки, там воняет аммиаком, и душтоже в этом огромном сарае с замызганным полом,и всегда там полно людей, людей без лиц,но они там,они в душевых, они в клозетах, где тожепочему-то есть душ,где я должен мыться, но нет полотенец и некудаположить расческу и мыло, негде оставить одежду,а ведь иногдая бываю в городе одетый, и после душа надо идтина свиданье,я пойду по улице с высокими тротуарами, такая улицаесть в моем городе,и выходит она на пустырь, удаляя меня отканала и от трамваев,и вот я иду по ее тротуарам из оббитыхкирпичей, вдоль плетеных оград,там все встречные враждебны, лошади — призраки ислышится запах беды.А не то возьму и пойду по моему городу, и зайдув отельили выйду из отеля, и попаду в место,где всюду клозеты, загаженные мочойи экскрементами,или буду там с тобой, любовь моя, бывало же, что яспускался в мой город с тобоюи в трамвае, набитом чужими, безликими пассажирами,вдруг понимал,что надвигается ужасное, что нагрянет Жуть, и мнехотелосьприжать тебя к себе, уберечь от страха,но столько тел разделяло нас, и когда, топчасьи толкаясь, тебя вынуждали сойти,я не мог последовать за тобой, я боролся с коварнорезиновыми фалдами и лицами,с бесстрастным кондуктором, с бегом трамваяи его звонками,пока на каком-то углу не вырвусь, и, соскочив,оказывался на сумеречной площади.О, знать, что ты кричала, кричала, заблудилась в моемгороде, была так близко и недостижимо,навек заблудившись в моем городе, вот этои была Жуть, было то самое свиданье,роковое то свиданье — мы навек были разлучены в моемгороде, гдедля тебя, конечно, не будет ни отелей, ни лифтов, нидушей, лишь ужас, что ты одна, и вот кто-томолча приближается к тебе и кладет тебе на губыбледный палец. Или еще вариант — я стою и смотрю на мой городс бортакорабля без мачт, плывущего по каналу; мертвая тишинаи мерное скольжение к чему-то, чего мы никогда недостигнем,ибо в какой-то миг корабль исчезает, а вокруг лишьперрон да запоздавшие поезда,забытые чемоданы, бесчисленные путии неподвижные поезда, которые вдруг трогаются,и вот это уже не перрон,а надо идти по путям, чтобы найти свой поезд,и чемоданы затерялись,и никто ничего не знает, кругом пахнет углеми униформой бесстрастных кондукторов,пока наконец заберешься в отправляющийся вагони пойдешь по поезду, которому нет конца,где пассажиры спят, сгрудясь в купе с потертымисиденьями,с темными шторками и запахом пыли и пива,и надо идти в хвост поезда, ведь где-то там надовстретитьсянеизвестно с кем, свиданье назначено с кем-тонеизвестным, и чемоданы потерялись,и ты тоже иногда бываешь на станции, но твой поезд —это другой поезд, твоя Жуть — другая Жуть, имы не встретимся, любовь моя,я снова потеряю тебя в трамвае или в поезде, я побегув одних трусахсреди людей, толпящихся или спящих в купе, гдефиолетовый светобдает пыльные шторки, занавеси, скрывающие мойгород. Элен, если бы я сказал им, ждущим (потому что они здесь ждут, чтобы кто-то начал рассказывать, да по порядку), если бы я им сказал, что все, по сути, сводится к тому местечку на камине у меня в Париже, между маленькой статуэткой работы Марраста и пепельницей, тому местечку, которое я приберегал, чтобы положить там твое письмо, тобою так и не написанное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13