корыстолюбия и уязвленной гордыни. Корыстные интересы оказались под угрозой, когда Добрэй, следуя советам своих родителей, опасавшихся плохой наследственности, решил расстаться с женой. Гордыня же проявилась в недостойных нападках, с какими она обрушилась на написанный братом роман, в котором она в образе одной из героинь разглядела себя самое, а в особенности напустилась на свою невестку, которой она никогда не простит, что та дочь служанки. Впрочем, я уверен, господа присяжные, что показания подобного свидетеля не окажут сколько-нибудь существенного влияния на ваше решение.
Показания Жоржа Добрэя и Мелани Дюваль особого внимания не заслуживают, так что я позволю себе перейти к последнему свидетелю обвинения - господину Жану Дони. Показания так называемого "товарища" гораздо более хитроумны и куда сильнее пропитаны ядом ненависти. Господин Дони преуспел даже в том, господа присяжные, что заронил у вас серьезные сомнения, изложив свою версию пожара в сарайчике, которому, возможно, ошибочно придали большее значение, чем он в действительности имеет. На деле это было всего лишь заключительным и не представлявшим ни для кого серьезной опасности аккордом ревности, которую испытывал Жан Дони к своему более счастливому сопернику.
В том, что Жак Вотье любил Соланж с самого раннего детства, мы не сомневаемся, и в ходе дальнейшего разбирательства факты покажут, что глубокое чувство Жака к своей будущей супруге с годами лишь росло. В том, что Соланж в момент своего приезда в Санак также испытывала к Жаку весьма нежные чувства, можно не сомневаться, несмотря на вполне понятные колебания, выказанные несколько лет спустя, когда господин Роделек пришел к ней как посланец от Жака. Но то, что и Жан Дони страстно полюбил эту очаровательную девушку, которая, кстати, не обращала на него ни малейшего внимания, также является бесспорным фактом. Впрочем, могло ли быть иначе? Маленькое частное расследование, которое я провел недавно в Санаке, позволило убедиться в том, что Соланж Дюваль оставила там о себе неизгладимую память. Почти без преувеличения можно сказать, что весь Институт святого Иосифа был влюблен в это ясноглазое и улыбчивое создание, чье появление внесло в суровую, размеренную жизнь института чуточку женской мягкости. Жану Дони не довелось избежать всеобщего чувства по отношению к вновь прибывшей... "От своих товарищей-глухонемых я узнал, что девушка очень красива. Мы же, слепые, могли наслаждаться лишь музыкой ее голоса".
Ах, господа, сколько мечтаний, сколько доселе неизведанных пылких чувств должно было родиться в сердцах этих юношей от одного лишь присутствия девушки! Но где любовь, там может появиться и ревность... У Жана Дони это чувство было даже двойным: ревность юноши, чувствующего, что та, о ком он мечтает, никогда не будет ему принадлежать, и ревность по отношению к ней же, занявшей его место "покровителя" Жака, которого он опекал вот уже шесть лет. Он оказался во всех смыслах "третьим липшим"... Сколько желчи разлито в этих словах свидетеля: "По некоторым интонациям чувствовалось, что под кажущейся кротостью, способной обмануть лишь зрячих, завороженных ее внешним обликом, скрывается недюжинная воля..."! Ревность вынудила Жана Дони вступить в противоречие с самим собой! Он любит Соланж и в то же время ненавидит ее... Он по собственной воле пришел свидетельствовать против своего бывшего товарища, чтобы косвенно отомстить той, что когда-то отвергла его чувства. Его показания от начала и до конца продиктованы злобой. Известность, которую спустя несколько лет приобрело имя Жака Вотье, лишь раздула угасший было костер ненависти. Его соперник не только сохранял исключительную привилегию на любовь Соланж, но вдобавок окружил себя ореолом славы, что не преминуло возвысить его в глазах любимой. Такие вещи трудно простить, если у тебя душа Жана Дони...
Он приехал на брачную церемонию только после многократных настойчивых просьб господина Роделека, не желавшего допускать ничего, что могло бы омрачить торжество. Однако подлинным праздником для отвергнутого соперника Жака Вотье стал день, когда он узнал о преступлении на "Де Грассе". Повторю его собственные слова: "Должен ли я оставлять всех в заблуждении, что Жак Вотье не способен на преступление, или же, наоборот, показать, что он не впервые покусился на человеческую жизнь? Мой долг, как он ни тягостен, повелел мне открыть глаза правосудию". Полноте, господа присяжные, да разве с такими словами пристало выступать перед вами тому, кто называет себя "лучшим товарищем юности Жака Вотье"?
Затем последовал рассказ о пожаре - отличная иллюстрация тому, сколь изобретательным во лжи может быть человеческий мозг. Рассказ этот при всем своем кажущемся правдоподобии абсолютно не соответствует действительности, как дала это понять Соланж Вотье с присущим ей целомудрием. Мы не придадим этому происшествию большего значения, чем она и брат Доминик. Теперь - о свидетелях защиты.
Госпожа Симона Вотье выступала перед судом со всей страстью раскаявшейся матери. Я не оговорился: как и все другие члены семьи, Симона Вотье совсем забросила своего маленького несчастного Жака на протяжении первых десяти лет его жизни. Интерес к нему начал проявляться лишь с того дня, когда он оказался вдали от нее. В этом она, увы, не оригинальна; большинство из нас подвержено этому странному чувству, благодаря которому у людей, нас покинувших, мы вдруг обнаруживаем кучу достоинств. Ребенок инстинктивно отдалился от этой женщины, чье присутствие, поначалу лишь безразличное, стало для него впоследствии невыносимым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51