- спросил председатель суда.
- Всего лишь то, господин председатель, что Жак Вотье не совершал преступления, в котором его обвиняют!
В зале на мгновение воцарилась тишина, настолько все были поражены услышанным, затем послышался ропот.
- В самом деле? - воскликнул мэтр Вуарен. - А что же вы намерены делать с отпечатками пальцев, с признаниями подсудимого, дорогой коллега?
- Боже мой, да никто и не спорит, что отпечатки принадлежат Жаку Вотье, но, мне представляется, уголовное расследование не велось со всей тщательностью, какую требует столь необычное преступление. Мы беремся доказать и это в любое угодное суду время... Что же касается признаний, сама готовность Жака Вотье с самого начала признать свое злодеяние заставляет нас хорошенько призадуматься. И мы, несмотря ни на что, не оставляем надежды вынудить подзащитного здесь же, в этом зале, во всеуслышание отказаться от своих слов. Но это может произойти лишь в том случае, если мы представим Жаку Вотье неопровержимые доказательства его невиновности. Ведь мой подзащитный лгал офицерам "Де Грасса", полицейским инспекторам, медикам, следователю, собственной жене и мне самому, на которого возложена задача спасти его. Жак Вотье лгал всем!
- Но с каким же намерением? - спросил прокурор.
- Ах, господин прокурор, здесь-то и кроется ключ к тайне! - ответил Виктор Дельо. - Когда мы узнаем точную причину, по которой мой подзащитный возводит на себя напраслину, чтобы спасти кого-то другого, мы разоблачим настоящего убийцу!
- Обвинение имеет все основания опасаться, что так называемый "настоящий" убийца никогда не предстанет перед правосудием по причине того, что его просто-напросто не существует! - съязвил прокурор Бертье. - Есть только один убийца, господа присяжные, не из царства теней, а вполне реальный, из плоти и крови, - и этот человек перед вами: Жак Вотье!
- Защита не позволит обвинению применять к подсудимому этот оскорбительный термин, пока не будет произнесен вердикт! - вскричал Виктор Дельо.
- Ни обвинение, ни господа присяжные, - так же запальчиво ответил прокурор Бертье, - не поддадутся словесной эквилибристике защиты, за которой нет ничего, кроме пустоты! Кое-кому не мешало бы напомнить, что судят лишь по фактам! Если защита будет по-прежнему настаивать на своей версии, мы попросим ее представить нам этого пресловутого загадочного преступника, о котором она не устает твердить, и тогда первыми потребуем безоговорочного оправдания Жака Вотье... Мы жаждем правосудия не меньше, чем защита, но, увы, отлично знаем, что в этой прискорбной истории есть только единственно возможный преступник.
- Инцидент исчерпан, - отрезал председатель и задал вопрос доктору Дерво, по- прежнему стоявшему у решетки: - У вас есть что сказать суду?
- Да, господин председатель... Боюсь, как бы суд не понял меня превратно... Я лишь высказал предположение, которое в принципе могло бы объяснить убийство, однако такое объяснение не удовлетворяет меня самого, поскольку за те двенадцать лет, что Жак провел в Санаке, я лучше, чем кто-либо другой, изучил его склад ума. Несмотря на все обстоятельства, говорящие как будто против него, Жак Вотье не мог совершить убийства, потому что Ивон Роделек вложил в его мозг и сердце такой запас нравственности, с которым просто невозможно совершить насилие над другим человеком!
- Суд благодарит вас, доктор. Вы можете идти...
Услышанное заставило Даниеллу задуматься над деликатной проблемой интимных отношений между слепоглухонемым и той, что согласилась стать его женой. Вначале Даниелла содрогнулась при мысли, что женщина, молодая, красивая, судя по признанию многих свидетелей, какой была Соланж, могла отдаться ласкам чудовища... Однако уже не вызывало сомнений, что слепоглухонемой питал к Соланж огромную любовь. По сути дела, этой Соланж Дюваль в общем-то повезло: она любима! Многие ли женщины могут похвалиться тем, что приручили подобного гиганта?
Новый свидетель, появившийся у решетки, был облачен, как и Ивон Роделек, в черную сутану с голубыми брыжами. Однако он был настолько же дороден и коротконог, насколько тот худ и высок. С его приветливого лица, похоже, никогда не сходила жизнерадостная улыбка.
- Господин Тирмон, что вы можете рассказать суду о Жаке Вотье?
- Об этом чудесном ребенке? - воскликнул брат Доминик. - Только самое хорошее, как, впрочем, и обо всех наших воспитанниках... Они так милы!
- Вы занимались с Жаком Вотье?
- Эту обязанность в основном возложил на себя наш директор, однако и я частенько беседовал с этим милым мальчуганом с помощью дактилоазбуки. И каждый раз меня, как и всех преподавателей института, приводила в изумление его необыкновенная сметливость. Особенно он привязался ко мне после того, как я сделал новое платьице для его куклы Фланельки. Я очень хорошо помню наш разговор. Я немножко поддразнил его: "Платьице Фланельки уже вышло из моды, как и ее волосы, - они слишком длинны!" "А какого цвета должно быть ее новое платье?" - тотчас спросил Жак. Меня так удивил этот вопрос - поймите, слепой ребенок говорил о цвете! - что я ответил не сразу: "Красного!.. Но скажи, каким ты представляешь себе красный цвет?" "Теплым", ответил он. "Ты прав, мой мальчик. Господин Роделек уже рассказывал тебе о цветах солнечного спектра?" - "Да. Он даже объяснил мне, как выглядит радуга". Мальчик составил себе представление о красках по аналогии с разнообразием запахов и вкусовых ощущений. Ни один предмет он не представлял себе без того, чтобы подсознательно не наделить его теми или иными цветами радуги.
- Может ли свидетель сказать нам, насколько соответствует действительности представление о цветах, укоренившееся в сознании Жака Вотье?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51