Тимофеев, испугавшись, бросился бежать, правда, все-таки успел слегка полоснуть ей ножом по животу. Надо сказать, что никакого Володи поблизости не было, просто Скворцова знала, что парень с таким именем по вечерам иногда прогуливал свою собаку.
А через день пришла и очередная жертва. Опять на улице Костякова около 24 часов ночи Тимофеев выследил гражданку Черноусову, 39 лет; приставив к ее груди нож, он попытался оттеснить ее в темноту, но в тот момент вдалеке появились какие-то люди. Это спасло Черноусову. Она отделалась незначительным порезом кисти правой руки.
Было еще два звонка, но эти женщины категорически отказались прийти лично - боялись мести преступника. Уговорить их я не смог.
На очных ставках Тимофеев все отрицал, доходил до ругани, но в конце концов был вынужден кое-что признать. Он выдвинул версию о том, будто на него иногда "находило" и он, потеряв контроль над собой, совершал поступки, о которых позже ничего не помнил. Экспертиза признала Тимофеева вменяемым и полностью ответственным за свои действия. Косвенным доказательством виновности Тимофеева послужило и то, что в Москве, после его ареста, ни одного случая нападений на женщин с целью их изнасилования и убийства больше не было.
Во время слушания дела в Московском городском суде Тимофеев то все отрицал, то умышленно путал.
Показания в суде потерпевших и свидетелей Тимофеев отвергал, говорил, что они сговорились против него по наущению прокуратуры и милиции.
В конечном итоге Тимофеев был признан виновным в совершенных преступлениях и осужден к высшей мере наказания - расстрелу. Однако кассационная инстанция эту меру наказания снизила до 15лет лишения свободы со строгой изоляцией.
Рискованное решение
В последние годы войны - 1944 -1945-й - я пришел на работу в сухумский гарнизон Абхазии, что повлекло выполнение новых функций: надзор за следствием в органах контрразведки и милиции, дача санкций на аресты по их делам и даже выступление в качестве государственного обвинителя во время слушания дел в военном трибунале. Это не снимало с меня обязанности вести уголовные дела на дезертиров, военнослужащих, уличенных в хищениях, злоупотреблении своим служебным положением и в совершении иных воинских преступлений. И хотя в военной прокуратуре Закавказского фронта я был самым молодым военным прокурором, со всеми обязанностями справлялся неплохо. И совершенно не предполагал, что могу потерять все.
Но по порядку. Однажды, ранней весной 1944 года, к нам в военную прокуратуру зашел офицер из местной воинской части и сообщил, что на базаре видел, как муж заведующей нашим военным подсобным хозяйством с автомашины бойко распродавал по спекулятивным ценам свежие помидоры, те самые, что подлежали безвозмездной передаче в столовую Сухумского военторга, где питались эвакуированные семьи находившихся на фронте. Я тут же распорядился, чтобы на городской базар для проверки выехал один из моих следователей.
Торговец помидорами был пойман, как говорится, на месте преступления, а в доме заведующей подсобным хозяйством, по фамилии Кварацхелия, был произведен обыск и обнаружено свыше 20 тысяч рублей, что по тем временам составляло порядочную сумму.
Водитель автомашины показал, что видел, как муж Кварацхелия, вернувшись с базара, передавал ей всю выручку.
Я возбудил уголовное дело и взял Кварацхелия под стражу. Дело казалось простым, и я рассчитывал закончить его быстро.
Но уже в начале следующего рабочего дня мне позвонил прокурор Абхазской республики Алшунба. Надо сказать, что отношения с ним у меня сложились вполне доверительные, по всем вопросам он неизменно меня поддерживал.
Алшунба встретил меня приветливо, но на его лице я уловил какую-то озабоченность.
Когда мы с ним уединились в его кабинете, Алшунба, после ничего не значащих слов, вдруг спросил:
- Это правда, то вы посадили Кварацхелия?
- Совершенно верно, - удивленно подтвердил я.
- Об этом надо было вначале переговорить со мной!
- Соответствующее решение о ней я вполне мог принять и сам, - возразил я.
- Я пригласил вас с единственной целью: уговорить прекратить дело и Кварацхелия немедленно освободить!
Такое предложение меня поразило.
- Чем обязан таким к ней участием? - удивился я.
Алшунба с чувством произнес:
- Эта женщина у нас в Сухуми слишком известна и пользуется всеобщим уважением.
Я рассказал Алшунбе, по какой причине я возбудил уголовное дело.
Алшунба меня выслушал, а затем произнес:
- А вы знаете, что ее муж человек психически больной и вполне мог ее подвести? Она теперь готова все взять на себя, но надолго ли?
Я пообещал проверить эту информацию, и мы расстались.
Оказалось, что Алшунба прав: муж Кварацхелия был ненормальным, но в психиатрической больнице не лечился, на учете в поликлинике не состоял.
В тот же день мне позвонил еще один высокопоставленный работник Наркомата внутренних дел Абхазии генерал-майор Чичуа. То был человек с повышенным самомнением и уверенностью в том, что для окружающих он непререкаемый авторитет. Я с ним общался лишь в интересах службы. При этом всякий раз он пытался разговаривать со мной в покровитель ственном тоне, как бы подчеркивая свое генеральское превосходство над моим весьма скромным званием капитана юстиции.
На этот раз в голосе Чичуа я уловил совершенно не свойственные ему заискивающие нотки:
- Уважаемый Сергей Михайлович, ты не мог бы сейчас ко мне приехать в управление? Очень прошу тебя это сделать!
Чичуа встретил меня в коридоре и в знак уважения довел до своего просторного кабинета, предупредительно вместе со мной подсел к журнальному столику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61