На первом плане - суровый толстяк, по-видимому, только что порешивший пучок бандитов. Рядом с ним - влюбленно смотрящие на него жена и дети. И на заднем плане, фоном - многочисленное столичное население, нуждающееся в защите бесстрашного Сашки.
- Отлично, юноша! - поощрил Ефим.
Семен, бывший на три года старше Береславского, только хмыкнул.
- Работая с тобой, научишься лепить всякую гадость, - сказал он.
- Во-первых, это невежливо, - заметил Ефим. - А во-вторых, это слизнуто. У Карлсона.
- Какого? - не понял Сеня.
- Который живет на крыше.
И поехал в расположенную сразу за кольцевой автодорогой (так дешевле аренда и меньше зарплаты) новую типографию, к Геннадию Озерному.
- Здорово, Озорной!
- Озерный, - поправил Геннадий. Он не любил, когда Ефим называл его Озорным, Речным, Морским или Источниковым.
- Ладно, хвастайся своей обновкой.
Строго говоря, Геннадий здесь хозяином не был. Хозяева были где-то "за бугром". Но он с гордостью повел Ефима в машинный зал.
Да, уж! Это не беоровская типография! В первой части на специальных платформах стояли высокоскоростные фотовыводные устройства. Их задачей было, получив файл с плакатом заказчика, разложить его на четыре основных цвета и вывести, соответственно, четыре фотоформы. С безумным разрешением и, что немаловажно, с высокой повторяемостью. Формы выходили последовательно, одна за другой, и даже на восьмой фотоформе каждая точка, засвеченная лазерным лучом, отклонялась от такой же на первой форме не более чем на пять микрон!
Далее стояли копировальная рама и проявочный процессор.
Полученная ранее фотоформа накладывалась на алюминиевую пластину (будущую печатную форму) с нанесенным на ее поверхность чувствительным слоем и засвечивалась мощной ультрафиолетовой лампой. В проявочном процессоре эта пластина проявлялась и промывалась, после чего готовую печатную форму натягивали на формный цилиндр офсетной машины.
Офсетная же машина, пятикрасочная, первого формата (восемь обычных "писчих" листов сразу), шлепала за один прогон полноцветный плакат, да еще и лаком покрывала!
- Какая у нее реальная скорость? - не скрывая зависти, поинтересовался Ефим.
- Как в паспорте: 18 000 оттисков в час!
- Блестяще! - восхитился Береславский. - Значит, если на одной форме можно положить четыре формата А3, то ты напечатаешь мне два миллиона оттисков меньше чем за сутки! А если я ограничусь миллионом, то вообще полторы смены.
- Чего это я должен печатать тебе миллион?
- Я тебе печатника на неделю обещал?
Это было полной правдой. Печатник Озерного запил, а второй оказался неопытным и уже наделал браку на тысячи долларов. Огромная машина при наличии "живых" заказов простаивала, и Озерный Христом-Богом умолил Ефима и Филиппыча откомандировать к нему хотя бы на неделю их опытного Сергея. Пока не найдутся кадры.
Они всегда выручали друг друга.
- Так что, друг мой, долг платежом красен. Или ты печатаешь мне два миллиона...
- Миллион, - согласился Озерный.
- Вот и славненько. Я пришлю Филиппыча с готовыми формами.
- Ты террорист, Береславский, - на прощание обиженно заявил Озерный.
- А кому сейчас легко? - вздохнул Ефим.
Похоже, этот бесконечный день заканчивался. Но прежде чем ехать к Наталье, Ефим решил навестить Лену и Атамана. Похоже, из-за своего путешествия в Феодосию он начал сильно отставать от жизни.
По дороге с "мобильника" позвонил своему другану-банкиру. Тот был человеком чрезвычайно веселым, эпикурейского склада. Потому, видимо, и не вышел в олигархи. Но был уж, конечно, побогаче беоровцев.
Именно он ссуживал деньги на их "Хейдельберг" под вполне приличные проценты. Сейчас ссуда была практически полностью возвращена.
- Да, - послышался в трубке веселый голос.
- Вовка, мне денег надо.
- Всем денег надо, - радостно заржал Ефимов собеседник.
- Мне надо много и срочно.
- Еще один "Хейдельберг" берешь? - спросил банкир.
- Нет. Продвигаю Сашку в полицмейстеры.
- А что с ним?
- Он в тюрьме.
- Как в тюрьме? Он же тихий!
- Ты что, газет не читаешь?
- Нет, - опять засмеялся банкир. - Только эротическую литературу. И то мне ее читают чтицы. Ты же знаешь, я умею только считать.
- Короче, Вовка. У меня куча дел. Дашь мне сорок тысяч?
- Рублей?
- Баксов! Обеспечение - наш "Хейдельберг".
- Не люблю я отдавать деньги, - вздохнул банкир. - Люблю получать.
Но Ефим уже понял, что избирательный фонд его кандидата возрос на 40 тысяч долларов.
Совесть его особо не мучила. В крайнем случае, продаст "Ауди", вернет долг Ольшанскому, а банкир получит "Хейдельберг". Кроме того, если он женится на Наташке, то его собственную двухкомнатную квартиру можно загнать. В конце концов, должны же быть какие-то удовольствия от потери свободы...
Тем более что его наследников, воспитанных мамами, к сожалению, более интересуют квартиры в Хайфе и Чикаго, чем в столице его Родины.
Береславский позвонил в квартиру по домофону. Ответил Атаман.
На этот раз Ефим был так вымотан, что даже есть не стал. Лена рассказала последние новости. Атаман помалкивал.
Ефим рассказал про свои с Ивлиевым подвиги. Лена тряслась от ужаса, а Атаман слушал с большим одобрением.
Потом он сделал знак Ефиму, что хочет пообщаться наедине.
- Говори при ней, - отмахнулся Береславский. Он не был готов из-за излишней секретности покинуть удобное, продавленное Сашкиным задом, кресло.
- Я "завалил" Психа, - спокойно объявил Атаман.
Лена вздрогнула. Она уже достаточно знала своего жильца, чтобы счесть его заявление черным юмором.
- Какого психа? - не понял Береславский.
- Натурального. Три года с ним "чалился" на Урале.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113