"Комплексный" можно перевести как "мнимый". Так чего же обижаться?
Береславский прочитал меню. "Бульон, мясо с рисом, чай". Больше всего угнетал чай на десерт. С сахаром. Это служило прекрасной кульминацией комплексного (мнимого!) чревоугодничества!
Ефим мысленно плюнул на меню и пошел в ресторан "Папа Карло". "Нужно по капле выдавливать из себя жмота!" - решил он. Тем более что в "Папе Карло" это было несложно: там имели место так называемые бизнес-ленчи по три у. е. за персону. И еще там был трехцветный кот Адидас, которого, с молчаливого согласия директора Ашота, Ефим, к обоюдному удовольствию (Ефима и Адидаса), прямо со стола подкармливал.
Ашот приветствовал Ефима радостной улыбкой. Может, радовался участившимся визитам постоянного клиента, а может, просто радовался. Береславский тоже не всегда мог отличить нюансы этого чувства при приходе симпатичных Ашоту заказчиков.
Адидас был уже тут как тут. Его морда изображала широкую кошачью улыбку, предвкушая обильную совместную трапезу.
Ресторанчик был пуст. Из восьми маленьких столиков были заняты только два: Ефимов и соседний, за которым, потягивая пиво и заедая солеными сушками, расположился местный пожилой музыкант армянин с непонятным национальным инструментом наподобие скрипки.
Ашот быстро принес закуску: вареный язык с хреном и зелень. Адидас запрыгнул на высокий стул (он бы и на стол запрыгнул, но Ефим в таких случаях бывал груб) и совершенно недвусмысленно облизывался. На тарелке лежали четыре кусочка. Береславский разрезал один кусочек пополам, три с половиной подвинул к себе, а половинку положил на салфеточке на край стола. Такое деление, с учетом весовых пропорций участников трапезы и одностороннего финансирования проекта, было более чем справедливым.
Адидас встал на задние лапы, передними оперся на край стола и неторопливо (он уже знал, что счастье, пока Ефим рядом, внезапно не прекратится), с врожденной кошачьей деликатностью начал поглощать еду.
К зелени и овощам кот был равнодушен, за исключением огурцов. И когда Ефим положил ему три огуречных кружочка, Адидас, не сумевши сдержать чувств, бросил язык и чуть ли не с рычанием принялся за огурцы.
- Приятного аппетита, - пожелал Береславский коту и соседу и углубился в еду.
- Ты - хороший человек, - вдруг заключил музыкант. Ефим чуть не подавился. - Кота кормишь, девушек, - продолжил сентенцию сосед. Это было забавно, но так оно и было. Ефим частенько приводил сюда и заказчиков, и своих пассий. Характерно, что когда он был не один, то становился щедрым человеком, причем естественным, ненатужным образом. Видно, желание прихвастнуть, всегда его по жизни сопровождавшее, было сильнее желания сэкономить.
- Вот уж ты пожилой, а огонек в себе не погасил. Значит, хороший человек, - закончил доказательство музыкант.
Эта его мысль понравилась Ефиму лишь наполовину, но не все же в жизни должно нравиться стопроцентно!
- Буду играть для тебя, - объявил печальный маэстро. И чтоб не осталось сомнений в движущей силе его искусства, добавил: - Бесплатно.
- И для кота, - вставил жаждавший справедливости Береславский.
- И для него, - согласился музыкант.
Ашот принес второе блюдо (ни кот, ни Ефим не любили суп) и десерт, а старик заиграл на своем странном инструменте что-то негромкое.
В пустом зале в центре Москвы звучала тихая, непривычная для европейского уха музыка. Под нее не станцуешь на дискотеке. Ей даже не подпоешь. Но она чудесным образом ложилась Ефиму на душу.
Береславский совсем не был знаком с армянской музыкальной культурой. О чем думал создатель мелодии? Может, автор сидит напротив? А может, это был Комитас, сошедший с ума после страшной резни в Турции? Или ее написали на десять веков раньше? И по какому поводу? Оплакивали павших? Провожали на войну? Вряд ли. Мелодия, несмотря на печаль, не была трагической. Она была, как жизнь тех, кто ее написал, воспроизводил и слушал.
Ефиму вспомнилось древнее хранилище книг под Ереваном: Матенадаран. На одной из страниц, написанной чуть ли не в третьем веке, он тогда разглядел явно чужеродную надпись.
- Что это? - спросил Береславский у экскурсовода, тихой женщины с печальными, как и у большинства армян, глазами.
- Это хулиганы, - сверкая очками, неожиданно вскипела хранительница. Только хулиганы могли осквернять книги!
- А... когда произошло это осквернение? - пошел до конца Ефим.
- Точно неизвестно. От десятого до двенадцатого века.
Она не простила средневековую шпану. И прощать не собиралась. Береславский улыбнулся, но хранительницу зауважал.
...Ефим и Адидас покончили с обедом. Музыкант закончил игру.
Ефим вытер рот салфеткой. Адидас - предварительно облизанными лапками. Береславский встал, рассчитался и поблагодарил вышедшего Ашота, потом отдельно музыканта (ему денег не предлагал: порушилась бы та, столь приятная обоим атмосфера). И, попрощавшись со всеми, включая кота, пошел трудиться.
Береславский кропал свои нетленные произведения очень быстро. За два часа были подготовлены заметка в дневную хронику популярной столичной "молодежки" и большая статья для издания Ивана Шалихина.
Заметка и впрямь не занимала много места. Название было непритязательным, но останавливающим внимание: "Киллеры ошиблись адресом и скончались". Далее тоже все просто.
"По точным данным, полученным от очевидцев, вчера был совершен налет на квартиру бухгалтера рекламного агентства "Беор" г-на Орлова. На столичном рекламном рынке "Беор" пользуется определенным творческим авторитетом, но в финансово серьезном бизнесе замечен не был. Это позволяет предположить, что налетчики просто ошиблись квартирой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113