избитый и окровавленный, он с безумной скоростью пробежал километр до лагеря, откуда по телефону вызвал "скорую". После чего опять-таки не остался в медпункте зализывать раны, а вновь вернулся своим ходом к озеру.
...Ефима на носилках несли в машину: она не смогла подъехать к воде. Атаман шел рядом, держа вожатого за руку.
- Не умрешь? - почему-то шепотом спросил он.
- Не должен, - подумав, ответил Ефим.
Носилки запихнули в длинную "Волгу".
- Атаман! - позвал Береславский из глубины.
Атаман просунул голову внутрь. Он плакал. Второй раз за месяц. А может, за жизнь.
- Не будь злым, Атаман, - попросил Ефим.
- Не буду, - пообещал Атаман.
Больше они не встречались.
"Ауди" степенно ползла в потоке машин, не пытаясь лавировать и обгонять. Ефим не спешил. Это был его стиль: сначала - сделать, потом - обдумать. В зеркальце заднего обзора он разглядывал Атамана. Сколько ж ему? Лет тридцать семь-тридцать восемь. Такой же тщедушный и злющий, как прежде. Только лицо морщинистое, да редкие короткие волосы в седине.
Все в нем не удалось. Даже седина не благородная, а какая-то сивая. Чего с ним теперь делать? Если б не мгновенно пронзившая сердце жалость - не к этому опустившемуся урке, а к тому одинокому пацану, - их сложно было бы представить вместе.
- Нагляделся? - зло спросил Атаман.
Тон ничего хорошего не предвещал, но Ефиму вдруг стало легче. Атаман никогда не был подарком. И тогда, и сейчас. Значит, судьба.
- Ты откуда такой красавец?
Атамана передернуло:
- Останови, я вылезу.
- Бедный, но гордый...
- Останови, сука!
Ефим ударил по тормозам, прижал машину к бордюру. Резко развернул, насколько позволяло спортивное сиденье, свое грузное тело.
- Меня нельзя так называть! Ты забыл?
- Ударишь инвалида?
- Легко! Ты такая же дрянь, как и в детстве.
- А что ты обо мне знаешь? - зашелся Атаман. - Ты вылечился и пошел в институт. А я - в зону. С четырнадцати лет!
- Ты тоже мог в институт.
- Не мог! Там другие институты!
- В лагерь случайно не попадают.
- Вы суки! Все суки! Суки! - С ним случилась истерика. Он забился в судороге. Слезы потекли, почему-то из одного глаза. Сведенный рот полуоткрылся, оттуда исходило то ли шипение, то ли стон.
Ефим изловчился и с левой врезал старому другу по морде. Голова дернулась, глаза остекленели, но через несколько секунд приступ прошел, и он начал приходить в себя.
- Успокоился? Я тебя в зону не загонял. Свинья грязь ищет сама.
- У нас на поселке подломили ларек. И порезали ларечника, - неожиданно спокойно сказал Атаман.
- Ну и что?
- Участковый пришел, спросил, когда у меня день рожденья. Я еще удивился. Ты за меня на нож полез. Этот днем рожденья интересуется. У меня мать и то не помнила.
- Ну и что?
- Исполнилось четырнадцать, и загребли. Надо же было по ларьку палку ставить*. Ларечник меня опознал. Я, когда первый раз откинулся**, пришел к нему. Он испугался, говорит, нажали.
- А ты что, не при делах был?
- Нет. Не был я у ларька. Меня вообще в поселке не было. Не веришь?
Возраст и жизненный опыт Ефима не позволяли верить уголовникам. Он внимательно посмотрел Атаману в лицо.
У Атамана от напряжения свело челюсти.
- Ты веришь? - Он облизал пересохшие губы.
- Не знаю. Похоже, верю... - задумчиво произнес Ефим. - А где ж ты был, когда ломали ларек?
- У тебя, - осипшим голосом сказал Атаман. - В больнице. Тебя выписывали...
Некоторое время они сидели молча.
- Тебя встречали родители. На белых "Жигулях". А до этого приезжала девчонка, совсем рыжая.
- Анька, - машинально подтвердил Ефим.
- А с самого утра приходил твой друг длинный, который к тебе в лагерь приезжал. А до того вечером - Француз...
- Ты что, всю ночь там околачивался?
- А куда ж мне было деться? Три часа до дома. Я в подвале спал.
- Что ж не подошел, почему потом не написал? Хоть кто-то тебя там видел, могли подтвердить.
- Я - волк, Ефим. Волкам адвокаты не нужны.
- Дурак ты, а не волк. - Береславский включил левый поворотник и въехал в поток. - Где ногу оставил?
- Там же, где и руку. На Северном Урале. Там и так холодно, а в горах особенно.
- Побег?
- Третий. Четыре "ходки". Сейчас вышел. Справка есть. Что еще интересует?
- Почему наколок нет?
- На той руке были, - усмехнулся Атаман. - Мне "партаки" ни к чему. Я и так в авторитете.
- А почему тогда на перекрестке стоишь?
- Слишком много спрашиваешь, - помрачнел Атаман.
- Ладно, отложим. Чем дальше займешься?
- Есть план, Ефим.
- Какой же?
Атаман молчал.
- Так какой же?
- Умирать собираюсь. Рак у меня. Потому и отпустили.
ГЛАВА 6
Вот я и в тюрьме. Лежу на нарах, как король на именинах. Кроме меня тут таких королей трое. Воздух спертый, а запах - тюремный. Я в тюрьме в первый раз, но запах понял сразу - тюремный.
Плохо помню все, что было после стрельбы на Тополевой.
Омоновцы сначала меня крепко прижали. Потом разобрались, втихую снимали наручники, носили сигареты и еду. Потом привезли сюда.
Будущие соседи встретили индифферентно. Один поначалу гонорился. Но весть о моих подвигах разнеслась очень быстро, так что никаких притеснений я не почувствовал. Больше всего я сейчас себе напоминаю Леонова из "Джентльменов удачи". Пасть порву, моргала выколю!
Господи, попал в тюрьму, а такой веселый! У меня действительно отличное настроение. Мои дети и жена живы. Благодаря мне. Что ж мне, плакать, что ли?
Конечно, завтра мне будет хуже. А послезавтра - еще хуже. А уж как плохо мне будет через десять лет...
Что я леплю? Я не собираюсь сидеть десять лет! И Ефим не собирается работать без меня десять
лет.
Давай, Ефим, давай! Ты - моя главная надежда!
ГЛАВА 7
- Не похож ты на умирающего, - задумчиво произнес Ефим, когда прошел первый шок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113