Хотя, признаться, меня не часто приглашали на светский обед. И даже ужин. Чувствовали, должно быть, подлецы в смокингах, что мои манеры далеки от манер принцов и принцессов. Более того, если быть откровенным до конца, никогда я, грешник, не был удостоен высокой чести присутствовать при великом дипломатическом жоре. Увы, кому свежее суфле с ананасами, а кому вымоченная в чае селедка с картошечкой да на десерт почерневший от русских морозов банан.
Это я к тому, что у посольства дружеской нам страны наблюдалась легкая суета. Перед обедом. Что может быть приятнее вареного кактуса с черным перчиком-убийцем по прозвищу «чили»? И поэтому мы повели себя так, будто обожрались этого «чили». В неограниченном количестве. С витамином С (це).
Наш джип буквально ворвался в открытые посольские ворота, пугая ворон и постового в будке. У парадного подъезда наш лимузин затормозил. Из него вывалились я и Марго и со словами: «Ко второму атташе. Ждет», — исчезли на территории иностранного государства, оставив Панина в качестве высокой договаривающейся стороны. С нашими родными, фаршированными инструкциями флейшами-работниками милиции.
Почему мы действовали нагло, с нарушением всех международных конвенций? Особенно Женевской, мать её так.
Еще добираясь до посольства, мы выяснили, что Рита у нас полиглот, то есть знает несколько языков: русский, английский, немецкий, французский, испанский и проч.; затем с помощью генерала Матешко и его бармалейской службы нам удалось поймать по телефону Фредерико Хосе Сальвадора Энрико Иглесиаса на его рабочем месте. Второго атташе посольства. Переговоры с ним вела Марго. Озвучивая мои мысли на каком-то немыслимом, сисиписимисисюсиючном сленге. Я, например, ничего не понял, кроме родного и дорогого «si». Впрочем, мои чувства не имели значения. Главное, общение было обоюдоострым, как «чили», и в какой-то степени скандальным. (Si-si, попахивало скандальцем. Международным.) Но благодаря титаническим усилиям Риты дедушка Рафаэля понял, что мы не желаем вреда его любимому и единственному внучку. Тем не менее дипломат убоялся выходить за мексиканские стены, и тогда мы решили не утомлять мидовские крючкотворские службы — как, впрочем, и другие формальные службы — сообщением о нашей конфиденциальной встрече. Зачем кому-то знать о наших личных сношениях? Со вторым атташе. И его внуком.
…Рафаэль оказался похож на фотографию. Странно, не правда ли? Был худощав и ломок. С неприятными, плавными движениями. С томным взором. Голоском молоденького евнуха.
Встреча наша происходила в личных апартаментах атташе. Огромная медная люстра, такие можно видеть в нашей подземке, мебель периода французского то ли ренессанса, то ли упадка, живописное полотно, изображающее историческое покорение Кортесом диких гор Мексики. Полотно убеждало, что покорение было трудным, как наши родные реформы. Во всяком случае, лошади были как живые. С грустными, косящими, человеческими глазами.
Что интересно, все присутствующие говорили на русском языке. Даже атташе дон Фредерико. Но понимали друг друга плохо. Поначалу. Будто говорили на разных наречиях.
Юноша был затравлен, как лошадь на горном переходе под Кортесом. Считал, что мы прибыли с одной целью — отправить его к отчиму. В наручниках.
Я оскорбился — какие, к такой-то матери, наручники? И для убедительности своих слов вывернул карманы и куртку. К несчастью, под ней оказался мой «Стечкин». Про который я забыл. Шутка. Шпалка потрясла нервного мальца больше, чем предполагаемые браслеты. Он забился в истерике, как девица в осемнадцать лет при виде жениховского банана во брачную ночку.
Мы прекратили беседу. С впечатлительным юношей. С ним принялась сюсюкаться Рита. Мне предоставилась возможность пообщаться с атташе. Из его слов я понял, что Рафаэль испытал психологическую травму, связанную с нелепой гибелью отца: Хосе-Родригеса, сына дона Фредерико. А что случилось? Фашисты замучили антифашиста в казематах? Нет, был традиционный осенний праздник, когда на улицы Мадрида выпускают стадо разъяренных быков. Ааа, понимаю-понимаю, народные игры, как у нас масленица. Si-si; так вот, праздничная публика, в основном настоящие мужчины, бежит перед этим стадом, уворачиваясь от кинжальных рогов животных, которых неделю не поили, не кормили и ширяли в ребра острыми предметами. Для пущей ярости.
Хосе-Родригесу не повезло. Он поскользнулся на апельсиновой корке, и неудачно. Бычий рог пропорол живот несчастному; мало того, кишки, говорят, зацепившись за рога обезумевшего бегущего зверя, разматывались целый квартал… Ужасная и вместе с тем прекрасная смерть. Смерть настоящего мужчины. М-да, отвечал я, это не наша масленица. С блинами и кулачными боями. Si-si, так вот, мальчик очень трудно и болезненно перенес весть о гибели отца. Он так мечтал поехать в Гранаду, где уже был однажды. Со своими школьными друзьями. Si-si, кивнул я, и что же теперь? Теперь вот дед нашел внука, и сегодня в полночь они улетают в Мехико, город контрастов. Если, конечно, ничего не произойдет плохого. Потому что гарантий в этой стране, где любят масленицу с военными парадами, танками и демонстрациями, нет никаких. Даже для дипломатических лиц.
Маргарита, как медсестричка в доме печали, сделала мне знак — мальчик в состоянии продолжить беседу. Как я был неправ: без нее, Риты, в этих стенах уже давно шла бы перестрелка. Танковыми гаубицами.
Я, мысленно перекрестившись, снова начал беседу с юношей, по которому потоптался испанский бык. Жестокое мнение о нем, голубке в обмороке, но нельзя же жить только своими сублимированными чувствами и переживаниями, похожими на кишечную слизь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101