Чтобы отвлечь короедов в белых халатах, я убедительно попросил их заняться уборкой помещения от покойников, которые уже не представляли для жизни никакого интереса и могли лишь протухнуть, как плоды манго. Моя просьба нашла понимание в массах. Что-что, а наши люди ещё не разучились доброте и отзывчивости. Несмотря на преследующий их оскал капитализма.
Потом, выражаясь бесхитростно, наступили часы ожидания. Не люблю ждать. А что делать, когда представители компании, кажется, решили притащиться к нашим студеным берегам на белом пароходе? Шучу-шучу. Хотя, как выяснилось позже, я оказался прав. Почти.
Потому что в час назначенный из лесочка выплыл белый пароход. Правда, на колесах. И знакомый мне до боли. Своим знаком-бумерангом на багажнике. Проклятие! Подумалось, что я заснул. Нет, это был не сон. Это была жизнь, полная абсурда, парадоксов, стечения обстоятельств, нелепостей и проч.
Чему удивляться? И я не удивлялся. Даже когда из автомобильной каюты выбрался генерал Матешко в пыжиковой, еть, шапке, а за ним — Ася. В русских, блядь, соболях. А за ними — ещё несколько американизированных жохов. С голливудскими улыбками.
Чему тут удивляться? Я нашел Дж. Джеффера, он нашел хакера, тот нашел генерала, генерал нашел меня… Великий круговорот человеческого идиотизма в природе. На том стоим.
После официального представления началась невнятная сутолока. Как я понял, высокая комиссия решила-таки посчитать убытки прежде, чем сесть за стол переговоров. Боюсь, всему виной был наш генерал. Он ходил за чужими клерками и скрежетал зубищами, как проголодавшийся аллигатор в мутном водостоке Нила.
К счастью, я был занят светской беседой. С дамой. И делал вид, что любуюсь её шелковистыми соболями.
— Что же ты так разбушевался, Александр? — Удивилась. — Хотя молодец, что ко мне обратился, а то быть войне.
— Да ладно. Ничего такого, — повинился.
— Намудили вы, товарищ боец, — улыбнулась, словно говорила о погоде. Что может быть прекраснее февральской мороси. Для дохлых соболей.
— Знаю, — признался я. — И что?
— Нет, ничего, — пожала плечиком. — Можно ведь было и без этих эпохальных событий.
— Нет, нельзя, — буркнул. — Какие ещё вопросы?
— Как сына будешь звать-величать?
— Какого сына? — не понял.
— Саша, ты, кажется, контуженый?
— Да нет вроде, — потрогал себя. — Какого сына-то?
— О Господи! Ну, Коровино! — закатила очи к люстре.
— Моего, что ли?
— Ну да.
— Что?!
— Родила богатыря. Четыре четыреста. Вчера.
— Ур-р-ра! — заорал я и нечаянно, каюсь, нажал на спусковой крючок АКМ. Остатки хрустального града хрустнули вниз. На головы зазевавшимся клеркам. И генералу Матешко. Которому повезло больше всех, поскольку был защищен пыжиковой шапкой.
— Александров! — затопал он ногами по хрусталю, усиливая тем самым общую сумятицу. — Прекрати это безобразие!.. Э, не трогай меня…
— Матешко, братушка, — обнял его. — У меня же Санька! Четыре четыреста. Вчера. Родила богатыря.
— А кто платить за все это будет, — вырывался генерал. — Пушкин?! Или кто? Ты?!
— Матешко, ты ничего не понял! У меня сын! Санька. Четыре четыреста. Вчера. Родила богатыря.
— Уберите от меня этого психопата! — взъярился генерал. — Или я его пристрелю.
Тут на его вопль появились Панин и Котэ, которые до этого прятались от гнева руководителя, и с рьяной услужливостью взяли меня под белы ручки. И повели на февральский ветерок, чтобы выстудить из меня торжествующую радость. Глупцы! Они не понимали, что такое: четыре четыреста. Вчера. Родила богатыря! Они этого не могли понять, их, дуралеев, можно было только пожалеть.
Протрезвел я от хмельной новости, когда мы сели за «круглый стол» переговоров и мне сообщили, что убытки компании составляют один миллион девятсот пятьдесят две тысячи девятьсот девяносто девять долларов и тридцать девять центов. Ну и что, не понял я. А то, объяснили клерки, эту сумму надо уплатить в казну компании, и только тогда будет возвращен мой ребенок. Мне.
Не буду говорить о своих новых чувствах. Их не было. Были эпитеты по поводу скряги дядюшки Джо и фольклорная музыка, которую клерки внимательно выслушали, посчитав это, видимо, бесплатным приложением к вышеуказанной сумме. Фраза:
— Вы…..! Совсем…! Где я такие… башли…! — была ключевой, при этом рука сама тянулась к «Стечкину». К сожалению, генерал и два моих боевых товарища повисли на ней, мешая моему желанию использовать пушку в качестве весомого аргумента в споре.
Как всегда, в конфликт вмешалась женщина. Ася попросила меня выйти. Вместе с ней. Зачем? Может быть, решила ссудить в долг? Или взять в качестве секьюрити для своей фирмы?
— Саша, — сказала она. — Ты меня прости, но у тебя же «Шархан».
— Ну и что? — огрызнулся. — Вернуть тебе что ли?
— Саша, ты идиот? — вскричала Ася. — Я дарю тебе этот алмаз, а ты отдаешь…
И тут, наконец, я все понял. Что называется, озарило, е'! Просто, как в детстве, когда мы меняли марки на кошачьи какашки и наоборот. Боже мой, наверное, меня контузило-таки в бою. Хрусталем. Или, быть может, этот алмазный булыжник не представлял никакой ценности? Для меня. Никакой. Порода — и порода. Где-то там, в коровинских недрах. Под бочкой с малосольными огурцами.
Вот так всегда. Не знаем, что имеем, не знаем, что теряем. А когда теряем, смеемся. Чтобы не плакать.
— А где гарантии? — занервничал я.
— Гарантии — я, — улыбнулась дама Нового света. — Уж за «крестника» в четыре четыреста я горло перегрызу. Всему миру.
И я ей поверил — перегрызет. Потому что сохранила в себе российскую Асю. А может быть, я просто доверчивый чаплан, то бишь неотесанный мужик?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101