Далее с бездыханным телом устраивал сексуальные оргии. Удовлетворив похоть, отрезал понравившуюся часть тела: грудь, бедро, голень или там филейные доли. Упаковывал добычу в целлофановый пакет и шел домой, где его ждали интеллигентные папа и папа, старшая сестра и двое младших братиков. Фирменное блюдо готовил сам. Сдабривал мясо брусникой или клюквой, посыпанной сахаром. Правда, Эдуард попался в руки правосудия, поленился отнести отходы от подружки старшей сестры подальше — бросил в соседний с родным домом овраг. Разве можно так поступать опрометчиво?
— Вот-вот, «поленился». Самое надежное средство — это серная кислота, — заметил «учитель химии». — Идеальное средство. Правда, с Машей у меня тоже промашка вышла, признаться. Сбежала, когда я её подружку Величко рубил, чтобы замочить в кислоте…
— Маша-Маша, — вспоминал «детсадовский врач». — У меня тоже была Маша с косолапым мишкой. Укусила за палец, представляете?
— Безобразие, совсем развинтилась, — пожаловался «таксист». — Где это видано, чтобы ломами бить человека. Я пас, господа, — скинул карты на стол.
— По-моему, мы говорим об одной и той же фигуре, — хмыкнул «четвертый» — Должен вам обрадовать, коллеги, Маша наша гостья! — Жестом руки успокоил игроков. — Не волнуйтесь. Хлороформ — надежное средство. Спит в ординаторской, как убитая.
— Не-е-ет, вы её не знаете, — заволновался «таксист». — Она живучая, как кошка. Зря я ей башку не оттяпал в машине, боялся салон испачкать. А теперь вот маюсь, — взялся руками за ломик торчащий в боку.
— У меня такие фокусы не пройдут, — говорит «четвертый». — Моя квалификация вам известна, господа. Люблю современную моду и топ-модели. Такая вот душевная слабость. Опять же многолетняя практика в области разделки рыбы, — швыряет веером карты на стол. — Игра сделана, коллеги. Поднимается в полный рост. — Пойду, займусь нашей Машей, — вырвав ящик из стола, извлекает оттуда кухонный резак. — Что может быть прекраснее любви с расчлененной красоткой, господа?
— А вы, батенька, извращенец, — хихикает «таксист». — Желаю удачи-с.
— Вот удачи нам порой и не хватает, — соглашается «четвертый» и начинает движение по коридору в мою сторону.
Я отступаю в ужасе и, чувствуя спиной дверь, вдавливаюсь в какую-то палату. Дрожащей рукой защелкиваю не очень надежный замок. Перевожу дыхание. Потом оглядываюсь и… почти теряю сознание. В больничной многоместной палате над казенными кроватями висят на скотобойных крюках человеческие обрубки, сочащиеся тяжелой черной кровью. И, умирая от беспредельного кошмара, я догадываюсь, кому они принадлежат…
Более того, один из крюков свободен…
Открыв глаза, вижу рожковую люстру — её домашний и уютный вид обрывает кошмарный сон. За открытым окном фиолетит столичный вечер. Я нахожусь в комнате своей двоюродной сестры Евгении. Как здесь оказалась? Ах, да!..
И вспоминаю — все вспоминаю.
И чувствую, как вновь саднит душа. Боже, весь ужас, связанный с Танечкой, происходил на самом деле. Я своими глазами видела заледенелую холодильной установкой девушку, сшитую грубыми швами.
За что её убили? За что убивают таких, как она и как я? Мы просто обречены жить в нездоровом обществе, где не работают никакие законы, кроме каннибальских.
Слышу приглушенные голоса в гостиной, заставляю себя подняться. Впечатление, что нахожусь в кубрике теплохода во время шторма. Видела бы меня родная мама? Обращаю внимание, что телефонный аппарат отсутствует в комнате. Почему? Что происходит?
Меня встречают со сдержанной радостью: за круглым столом сидят все, кого я знаю: Стахов, Евгения, Максим Павлов и сестры Миненковы, и один, кого не знаю: он худощав, седоват, с энергичным лицом генерала спецслужб. Мой вопрос нелогичен ко всему, что происходило в эти последние дни.
— А где Олег Павлович и Ольга Васильевна?
— Отдыхают на даче, — отвечает сестра. — А что такое, Маша?
— Мы их выжили, — вздыхаю. — Как боевой штаб, — обвожу глазами гостиную. — Ох, дела-дела.
И ухожу, чтобы привести себя в порядок. Умываясь, смотрю на себя в зеркало. В зрачках мерцает грусть. Мало радости увидеть воочию изломанную наркотиками, когда-то красивую девушку по имени Белла, страшно видеть воочию замороженную красивую Танечку с грубым швом на шеи, ужасно видеть плач мертвого человека, в смерти которого ты виноват.
Вижу на поверхности зеркала туманное пятнышко — это след дыхания и след того, что я ещё живу. А если провести рукой по зеркалу — и нет этой маревой жизни. Очень похоже на то, что происходит сейчас: некто пытается стереть меня из мира. Зачем? И по какому праву? Чтобы потешить свое больное воображение или отомстить за жалкое, никчемное проживание?
Нет, я буду существовать в этом мире столько, сколько посчитаю нужным. И возвращаюсь в гостиную. Я бодра, как насколько можно быть бодрым, я весела, как насколько можно быть веселой, я готова к боям местного значения.
— Мария, познакомься, — Алекс указывает на человека, мне незнакомого. — Это генерал Старков.
— Я так и поняла, — ляпаю. — Что генерал.
— Спасибо, — крякает Старков, похожий на самом деле на горожанина, вернувшегося только что с дачных грядок.
Его лицо обветрено, глаза по цвету сине-васильковые, руки жилистые… Словом, типичный дачник, который сажает и никого не выпускает.
Я понимаю: события вокруг меня приобретают такой криминальный характер, что присутствия генерала здесь не случайно. Мои домыслы оказались верными. Разумеется, меня оберегали от лишней информации, да и зачем она была мне нужна, однако было ясно одно: я становлюсь участницей неких неординарных акций по решению проблем, связанных с господином Шопиным и иже с ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101