зачем ходить в театры, если жизнь бывает более занимательной, чем всякие выдумки великих драматургов. Сестра соглашается с одним только уточнением: преступлений в государстве много, а вот наказаний практически нет; населению самому приходится наказывать преступников. Жаль, что огнестрельное оружие не продается на каждом углу: продавалось — порядка было бы куда больше.
— Почему?
— Боялись бы, — отвечает Евгения. — Представь, гоблины идут грабить квартирку. Дверь открывает старушка, божий одуванчик. В её руках автомат Калашникова…
Я качаю головой, зримо видя шамкающую старушку с АК-47, надежным, как вклад в Сбербанке. И соглашаюсь: в США продают свободно оружие, и ничего, процветают они под своим звездно-полосатым флагом.
— И мы будем процветать, — мстительно поджимает губы сестра. — Все в наших руках, Маша.
— А лучше, когда в руках огнемет, — смеюсь я. — Никаких проблем.
Проблем пока много. Они появились почти сразу, как только я, повторю, заступила на пыльный московский асфальт. Убегала от неприятных обстоятельств и… прибежала к ещё более неприятным. Хотя с другой стороны — ничего страшного не происходит. Я жива, здорова, набираюсь опыта для выживания в городских джунглях, как волчица, обложенная охотниками красными флажками; постоянно знакомлюсь с интересными людьми, кажется, даже влюбилась, учусь на манекенщицу, правда, по вечерам меня донимает сумасшедший маньяк…
Впрочем, эту проблему мы решим. Самым решительным способом, как уверяет моя двоюродная сестра.
— Как-то все просто, — делюсь своими сомнениями. — Мы приезжаем, а маньяк встречает нас улыбками и цветами.
— Разберемся, — говорит Евгения. — Насчет цветов не знаю, но улыбаться мы его заставим.
— От чего?
— От счастья, — кивает на кухонный нож, лежащий между сидениями, — что мы ему не отрезали голову.
Я не узнавала спокойную и рассудительную Женю. Черт знает что! Почему она так резко изменилась? До этого вечера всю эту историю с моим „поклонником“ она воспринимала, как анекдотный казус. И вдруг — такая перемена? В чем дело? Я спрашиваю ее: почему ведет себя, будто дьяволица? После некой заминки Евгения признается, что этот недоделанный оскорбил её по телефону, обозвав самыми гнусными словами.
— Надеюсь, ты не настаиваешь, чтобы я их повторила, — говорит сестра.
— Не-не-не настаиваю, — мямлю.
И думаю про себя, как же это надо оскорбить женщину, чтобы она превратилась в кровожадную и неустрашимую фурию с ножом наперевес! Теперь понятно, почему мы так мчимся на автомобиле по вечерним улицам и проспектам. Такое впечатление, что к нашей „Вольво“ приделали ракетное сопло от гагаринского „Востока“.
К счастью, к трассирующим звездам мы не улетели, а прибыли к подземке, заставленной торговыми палатками, машинами и автобусами, убывающими в аграрную область.
Максим, поджидавший уже нас, прыгнул в колымагу, подобно герою кинобоевика, и мы помчались дальше в неизвестное подольское далеко.
— Девочки, я вас боюсь, — заявил „герой“, уточнив нашу конечную цель. — Хотите устроить поножовщину? Нехорошо.
— А он нас достал, — отвечала Евгения. — И вообще, твою невесту оскорбили самыми погаными словами, а ты будешь здесь рассуждать…
— А, может, он специально нас спровоцировал, — сказал Павлов. — И мы летим сломя голову, и, знаете, куда?
— Куда?
— В ловушку.
— Что?
Видя наше искреннее недоумение, молодой сотрудник службы безопасности принялся пугать нас разными страшилками, вплоть до того, что ждет наивных дурочек казематные лабиринты с комнатами пыток и ваннами с серной кислотой, где удобно растворять человеческую плоть. Мы завопили, чтобы Максим прекратил над нами издеваться и читать всякую современную детективную макулатурную муру, место которой известно где. Наш спутник вздохнул: если женщины чего втемяшат в свои хорошенькие головы…
Пришлось его снова убеждать в обратном: не мы виноваты в данной интриге. Болвана необходимо остановить, как можно быстрее. У него ведь явные психические сдвиги по фазе. Говорить с ним бесполезно. Надо действовать — и действовать решительно.
— Маша, расскажи о последнем разговоре, — потребовала Евгения. — Когда я засекла номер телефона. Не стесняйся-не стесняйся, здесь все свои.
Я сдержанно пересказываю основные моменты диалога с сексуальным извращенцем, живодером и нюхальщиком нижнего женского белья. Я настолько обтекаемо повествую о последней деликатной, скажем так, теме, что тугодумный Максим меня совершенно не понимает.
— Что он делает с нижним бельем?
— Ну это… — не нахожу слов.
Их находит Евгения — прямой текст приводит её жениха в меланхоличную задумчивость.
— Да, таких надо отстреливать, — делает неутешительное заключение. Если он такой больной на голову, то дальше — больше… Ладно, — извлекает пистолет из-под куртки, — проведем практические занятия на незнакомой местности.
Я удивляюсь: не многовато ли на одного психопата кухонный нож и боевой пистолет? Павлов отвечает: это стартовый, Маша, будем пугать врага и так, чтобы он немедля стартовал в Бутырку, где ему быстро вправят мозговые извилины.
Мы с Евгенией не верим, что это стартовый пистолет, и Максим признается, что боевой, но патронов нет.
— Как нет? — возмущаемся мы с Евгенией. — А если маньяк вооружен?
— Чем, — вопрошает Павлов, — женскими трусиками?
— Очень смешно, — хмурюсь я, потом понимаю, что глупо обижаться на тех, кто вынужден болтаться в механической бензиновой коробке вместо того, чтобы, находясь в плюшевом театральном партере, восторгаться премьерным спектаклем „Чисто английское убийство“
— Мария, прекрати, — реагирует на мои страдания Павлов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101