— Вот таким образом. Ничего, мы ещё с тобой… Пенсия… по состоянию здоровья. Я им покажу такую пенсию, — снова вырвал страницу; она была в скоросшивателе и повредилась. — Хотят проводить на пенсию, понимаешь, торжественно… с цветным телевизором. А на хрена мне ещё один телевизор? — И опять рванул на себя страницу. — Я им устрою проводы. Эти пирожноеды на всю свою жизнь…
Я шмыгнул носом, вытащил из кармана платок — высморкался.
— Ты чего? — удивился дядя Коля.
— Так, ОРЗ, — ответил я.
— ОРС? — Нач был, я уже говорил, малость глуховат, это был его единственный недостаток, и он его тщательно скрывал. — Общество развитого социализма, выходит, — сказал он, обмякая в кресле и смотря перед собой. Да, выходит, что так, — и улыбнулся.
Нача хоронили, как героя. А хоронили его в закрытом цинковом гробу. И никто не понимал: почему героя хоронят в закрытом цинковом гробу официальная версия была такова: скоропостижно скончался: тромбофлебит.
Я, например, так и не понял, что это за болезнь такая. Из болезней я лишь знаю: рак легких, пневмонию, то есть воспаление легких, и ОРЗ, то есть острое респираторное заболевание. А что такое тромбофлебит? Говорят, это когда тромбоэмболия — сгусток крови — попадает в легочную артерию…. смерть, утверждают, мгновенная… и по правде, вероятно, страшная смерть, если погибшего хоронят в закрытом цинковом гробу?
Итак, генерал-майора похоронили, и меня вызвал новый руководитель Управления по фамилии Рябенький. Такая у него была фамилия. И я, разумеется, явился по приказу вышестоящего офицера.
Стены кабинета были голы: горшки уже были выброшены на свалку. И понять нового хозяина кабинета было нетрудно — цветочки отвлекают от насущных вопросов. И поливать их надо. Если цветы не поливать, они засохнут. Лучше выбросить на свалку. Есть надежда, что кто-нибудь подберет и будет у себя выращивать на дому крупноплодную ремонтантную клубнику двух лучших сортов мира: Гора Эверест и Кардинал, китайский лимонник, японскую айву… вишню войлочную… чернокорень… и так далее… и так далее… Последнее, между прочим, эффективное средство от мышей, крыс и кротов в саду и в доме.
Всего этого не знал наш новый руководитель, и поэтому по его приказу выбросили горшки с цветами. Жаль, если бы ему объяснили полезность растений, то он бы непременно их оставил. И, возможно, поливал бы каждый день.
— Как дела? — поинтересовался Рябенький.
— Все хорошо, — отвечал я.
— Хочу вам, Алекс, задать несколько вопросов.
Алекс? Это кто? Поскольку в кабинете никого больше не было, то я решил, что обращаются ко мне.
— Так вот. В последнее время вы ничего не замечали?
— Я вас не понял, — вынужден был сказать.
— Утверждают, что вы были последним.
— Последним?
— Да, кто видел Николая Григорьевича.
Я не сразу понял. Николай Григорьевич?.. Дядя Коля?.. И все-таки вспомнил, что действительно друга моего отца дядю Колю называли ещё «Николай Григорьевич».
— Не знаю, — отвечал я.
— В сущности, не это главное; меня интересует, о чем вы говорили, прощаясь?
— Сейчас вспомню, — сказал я; надо признаться, с памятью у меня плохо. Беда с памятью — иногда забываешь то, что не следовало бы забывать. — О часах, знаете, говорили.
— О часах?
— Да, у Николая Григорьевича часы спешили, он искал хорошего часовщика. У меня такой есть, школьный товарищ.
— И все?
— Все.
— А что он делал?
— В каком смысле?
— Работал над документами, читал, стругал карандаши, поливал цветы, когда вы уходили?
— Когда я уходил?.. Да! Когда я уходил, он решил поливать цветы. Чтобы, как я понимаю, не завяли.
— И на этом вы расстались?
— Да, — ответил я.
— Хорошо, спасибо, вы свободны, — сказал мой новый руководитель и сел за стол.
Свободен? Кто? Но поскольку нас в кабинете было двое, то я решил, что я. Я так решил, наверное, потому, что Рябенький был занят: он писал — он увлеченно строчил на бумаге. Быть может, работал над новой инструкцией, запрещающей сотрудникам самоликвидацию.
Видимо, я не застрелюсь потому, что нам по инструкции приходится отчитываться за каждый боевой патрон. Как же я отчитаюсь, если отправлю пулю в лоб?
Нач же застрелился, наплевав на все инструкции, которые в категорической форме запрещают стрельбу в помещениях, не приспособленных для подобных утилитарных целей.
Прежде чем нарушить инструкции, он сложил в папочку поврежденные странички и передал мне:
— Таким вот образом.
— ?!
— Здоровье не то, брат. Шалит.
— Николай Григорьевич?
— Со здоровьем шутки плохи, понимаешь, — и задумался; может быть, в эту минуту он размышлял, куда лучше пустить пулю?
— Николай Григорьевич, — я вспомнил, как его зовут, и теперь беспрестанно называл его имя и отчество.
— Тсс! — Нач приложил палец к губам и сообщил, в какой политической ситуации я могу использовать документы.
Я ответил: а если такой ситуации вообще не возникнет, которая им столь оптимистически прогнозируется?
— Ну тогда, сынок, извини, — развел руками Нач. — Тогда я не знаю, в какой стране мы живем.
Когда ближе к полудню взломали дверь кабинета, то обнаружили, помимо изуродованного трупа Нача, самовар — там оказался пепел от части сгоревшего архива. Все специалисты ломали голову над этим казусом: уничтожать документы таким странным образом, через огонь?.. Все удивлялись, кроме меня.
Нач дядя Коля ещё был жив, когда мы стали с ним прощаться. За окном был вечер, ближе к ночи.
— Ты где завтра будешь, сынок? — поинтересовался Николай Григорьевич.
— Сопли. Забюллетеню, пожалуй. А что? Если что надо…
— Нет-нет, — отмахнулся генерал-майор. — Болей на здоровье. Сопли, это ещё хорошо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125