— Я — барин?.. Ах ты, поганец!
— Хватит, мужички, — вмешался Ухов. — Я тож свою Звездочку продал женку похоронил.
— Я ему с уважением, — тяжело отхекивался Беляев, — а он меня сволочью; ишь, зажрался, демократ!
— За демократа застрелю, как собаку! — взревел Минин.
И увесистый пистолет заплясал в руке Главного конструктора. Старики загалдели, принялись вырывать оружие — и прогремел гулкий выстрел: пуля благополучно ушла в открытый люк. Интеллигентный Дымкин пожевал губами и спросил:
— Вы что, господа, охренели совсем?
Бригада мастеров ТЗ под руководством Ильи Муромца не спеша загружала небольшой грузовичок какими-то спецтехническими средствами и синими баллонами с надписью «Кислород». Сидящий в кабине НТРовец включил радио; модная и веселая песенка вырвалась на свободу: труляля-труляля!..
Хохот и грубый солдатский ор рвался из боевой рубки Т-34. И чаще всего всуе упоминалось слово, похожее на народное словцо «дерьмо». Да, велик и могуч русский язык! Что и говорить: дерьмо — оно и в России это самое.
Смеялись старики над собой, пили водку да матерились на непривлекательный окружающий мир.
— А что, господа? Пулю — в лоб! И красиво, и никаких проблем, похороны за счет заведения, — утверждал Минин.
— Хитер, — качал головой Беляев. — На поминки, значит, нас пригласил и не спросил?
— А меня уж вчерась похоронили в поезде, — вспомнил Ухов. — Во народ!.. Невтерпеж вычеркнуть нас из списка живых.
— Врешь, не возьмешь! — вдруг вскричал Беляев. — На марш! На Москву! Помирать, так с музыкой!
— Саньке не наливать! — потребовал Минин.
— Кккомандир, машина на ходу? — хмельно поинтересовался Ухов. Помирать, так вольными как ветер, братцы мои!
— Можно и в белокаменную, — согласился Дымкин. — Я в столице с Парада Победы… А какой Парад был? Под дождиком. Торрржественный… И товарищ Сталин в фу-фуражке.
Перебирая рычаги, Ухов снова спросил:
— Кккомандир, машина на ходу?
— Эй, братцы, хватит дурку гнать! — вскричал Минин.
— Сам храбрился этой дурой, — удивился Беляев.
— Т-34! Вперед, на Москву! — вопил Ухов и «вел» танк.
— А чего? Проверим, так сказать, ходовую и боевую часть в марш-броске, — заметил Дымкин.
Беляев фальшиво запел:
— «Москва — наша столица. Всем-то хороша! Любая в ней задница знает антраша».
Весь этот хмельной кураж и гвалт был неожиданно прерван сварливым радиоголосом, усиленным эхом:
— Товарищ Минин! Вас срочно просят зайти в дирекцию завода. Повторяю!..
Боевые друзья зашумели:
— Тебя, кккомандир!.. Ваня, требуй снаряды… Петрович, ежели чего, мы пальнем… Пукнем!.. Огонь! Пли!..
— Тьфу на вас, черти! — отмахнулся Минин.
И принялся выбираться из боевой рубки. Вляпался рукой в смолу надписи «Т-34». Чертыхнувшись, тяжко прыгнул с гусеничного трака. В спину ему летел ор Ухова:
— Кккомандир, так я не понял! Машина на ходу?!
Итак, я был готов к новым испытаниям, болтливый герой своего народа, когда явился Классов. Он был один, но во фраке. Фрак был черен как ночь. И действительно, за окном сгущались сумерки. Сумерки души моей, сказал бы поэт. Поэтов я люблю, как собак. Собак нельзя обижать, они могут укусить.
Я вспомнил последнюю свою фантазию с девицей, посланницей черных сил, и спросил:
— Клацман, а где блядь?
— Какая блядь? — спросили меня.
— Которая читает стихи.
Мой приятель осмотрелся по сторонам, пожал плечами, открыл фанерный чемоданчик, выбрал из него высокопатриотичную по цвету ткань прокатного фрака:
— Прекращай бредить, Саныч. Собирайся, сукин ты сын.
— Куда?
— Я же тебе говорил, — вздохнул мой товарищ. — Туда, где носят эту форму одежды. — И спросил: — Ты таки пил?
— Самую малость, — признался. — Сто грамм коньячка. Что, не имею права?
— Бутылку выжрал, пропойца! — пнул ногой фигурную посудину под столом. — Ну что с тобой делать?
— Когда я работаю, не пью, — напомнил. — Дай мне снимать фильм — и не будет никаких проблем.
— Переодевайся! — рявкнул директор души моей. — Черт бы тебя побрал!!!
— Носят фраки покойники и чудаки, — заметил я. — Предпочитаю быть первым, чем вторым на букву «м»!
— Будешь, — заверил меня Классов. — Мы уже опаздываем.
— Не знаю как ты, а я всегда задерживаюсь. — Стоял перед зеркалом черным человеком. — Гений — это шиз, который силой духа убеждает всех, что они все дураки, а не он сам. Надеюсь, ясно выражаю свою мысль?
— Это точно, — сокрушался мой нетерпеливый собеседник. — Дурак я, что с тобой связался! Человек, который за короткое время сумел буквально изнасиловать студию, директора картины в моем лице, дорогого стоит.
— Да, — вынужден был согласиться я. — Моя интеллектуальная собственность оценена в один миллион долларов!
Моего приятеля нервически передернуло, он взвизгнул мерзким фальцетом — признак крайнего волнения.
— Оценщик кто? Кто оценщик?!
— Я сам, — ответил я. — И Господь наш!
— Я тебе ломаного гроша больше не заплачу! — зарычал Классов, одновременно синея, голубея, зеленея, багровея, то есть импровизируя цветами своего же лица, как ремнецветная радуга.
— А ты кто такой? — удивился я. — Господь наш?
— Я твой директор! — вскричал Классов. — Бог далеко, а я близко.
— Кстати, ты, поц, не заплатил мне постановочные, — вспомнил. — И кстати, фильм про демократию, блядь, получился замечательный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122