первые признаки чрезвычайности.
Шеф-руководитель у окна смотрел на город, когда появился человек с военной выправкой.
— Что?
— Получен перехват: армии дан приказ уничтожить НПФ-2001…
— Что такое НПФ? — с тихой яростью поинтересовался шеф.
— Неизвестные Перемещающиеся Фигуры…
— А 2001?
— Их количество.
Шеф-руководитель медленно развернулся и, приближаясь к сотруднику, заорал:
— Что вы из меня идиота делаете?! НПФ, WFGT, ЕКLМN, BMV! Вон! Чтобы духу…
— Я действую строго по инструкции XCDFGH № 2345678944/008808.
— Застрелю! — зарычал шеф, пытаясь вырвать из кармана пиджака личное оружие.
На балкончике панельного дома по улице Карла Маркса, 17, строение шесть, стоял встревоженный человек — это был Ник, он прислушивался к далеким глухим звукам.
— Кажется, стреляют, — сказал он. — Ты скоро, Виктор?
— Сейчас-сейчас, — копался на кухоньке ученый: звенело стекло. Процесс уже пошел.
— Что?
— Минутку.
— Ох, погубим Землю, как вы говорите, матушку.
Наконец появился Загоруйко, держащий в руках старенькую хозяйственную сумку.
— А где же этот… биостимулятор? — удивился Ник.
Гений молча приоткрыл сумку, его друг наклонил голову, глянул в прореху: там мутнела субстанцией трехлитровая банка.
— Да, и эта банка, похожая на банку с огурцами, боюсь, погубит весь мир, — глубокомысленно пошутил журналист.
Золотились вечные купола Кремля. В лазурном небе галдело воронье. Утомленный сокол сидел на руке пожилого сокольничего. Кремлевский двор заполнялся правительственными машинами и скоро стал походить на элитную автостоянку.
Страна героического прошлого — героического настоящего — героического будущего.
1147 — однако я живу; живу, несмотря на то что в моей капле крови уже 1147 лейкоцитов. Это достаточно, чтобы подохнуть, но я упрямо продолжаю жить. Зачем?
Меня посещает Аида — посещает по моей просьбе. Она изменилась, у нее изящные повадки светской львицы, она рада меня видеть, она сообщает, что ее супруг совершает альпинистский подъем на-гора власти, у них госмашина, дача в Горках, получили новую квартиру с видом на Кремль и двумя туалетами, есть даже биде.
— Биде? — переспрашиваю. — Это уже коммунизм, Аидочка.
— Коммунизм, — соглашается.
— А как же наш эмиратский миллионер? — вспоминаю я. — Подарил триппер, подлец?
— А-а-а! — отмахивается бессердечная. — Это я чтобы от мужа отвязаться…
— Наврала? Нехорошо.
— На свою же голову, — расстраивается. — Сволочь он такая!
— А что такое?
— Заставляет минеты делать, особенно когда труды классиков марксизма-ленинизма изучает, — сокрушается несчастная дама. — Один раз повафлила, другой раз… ему понравилось, идеалисту.
— Приятное с полезным, — развожу руками. — Конечно, если ты не хочешь жить при коммунизме…
— Я хочу любви. — Присаживается на тахту, скатывает с ног ажурные колготки. — Полюби меня нормально, как прежде, Алекс.
— Так я же труп!
— Меня никогда еще не трахали трупы. Попробуем, а?
И мы вспомнили добрые старые времена, когда были молоды и беспечны. Помнится, я ее тайком снял на пленку и пожелал подарить фото. Фотография ей не понравилась, и она, истеричка, исхитрилась порезать себе вены на руках. Потом мы, два любящих сердца, помирились, и я как бы случайно познакомил их, Аиду и Борю. Они тотчас же полюбили друг друга. Муж жену — за крепкие кривые ноги, а жена мужа — за неординарный, должно, ум.
— Ты самая егозливая блядь на свете, — сказал я на прощание светской даме.
— Я это делаю от всей души с тем, кто мне нравится, — призналась.
— Помоги супругу, он нравится стране. — И кивнул на работающий телевизор: — Его рейтинг растет как на дрожжах.
— Лучше бы у него член рос, — вздохнула привередливая. — А тебе не надо помочь?
— Зачем?
— Ты же умираешь?
— Я в отличной форме. Надеюсь, ты убедилась?
— Да, — отвечала. — Мы в отличной форме. — Чмокнула в щечку. — Ну, я побежала, сам понимаешь…
— Беги-беги.
— Не умирай!
— Не умру, — солгал.
Теперь, умирая, знаю, почему знаменитый пролетарский писатель не волновался по поводу одногодового умерщвления голодной смертью восьми миллионов крестьян в малоросских степях; его, буревестника революции, беспокоила вовсе другая проблема — он, вероятно, не хотел, чтобы его обанкротившиеся мозги были шваркнуты в помойное вульгарное цинковое ведро. Он так и не понял, труженик рев. пера, в какой стране проживал.
По провинциальному парку трусили двое: один из них держал в руках видеокамеру, второй нес хозяйственную сумку, а за плечами — затрапезный туристический рюкзачок.
Когда они приблизились к своей цели, то обнаружили, что спешили зря. Из лаза тянуло удушающим смрадом, а кусты, прораставшие рядом, были вырваны с корнем.
— Выкурили, — догадался Загоруйко.
— Как тушканчиков, — подтвердил Ник.
— Вот тебе и болваны… — призадумался ученый.
— …с мозгами. — Журналист осмотрелся. — Кто там еще?
У дальнего постамента угадывалось движение. Осторожно приблизившись к нему, друзья увидели: на гипсовой девушке с веслом лежал Ванечка — с признаками жизни. На его маловыразительной потылице холмилась шишка.
Кое-как несчастного привели в чувство. Пугаясь форм девушки с веслом, он поспешно отполз в сторонку.
— Ванечка, что случилось? — задали ему естественный вопрос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122