сказала она и открыла ключиком ящик стола, — будь добр, купи бутылку коньяка». И я, разбитый гриппом, побрел в магазин. Там давились за мандаринами — у очищенных мандаринов странный привкус надежды. Можно было постоять в очереди и купить несколько килограммов надежды. Но я купил бутылку коньяка, потому что очереди за ним не было.
По заснеженным улицам было трудно ходить, и я смертельно устал.
— Включить свет? — спросил я жену в темной комнате.
— Нет, спасибо, — ответила она.
— Я тебя ждал.
— Налей, — сказала она.
Я взял кружку и заполнил ее черной, как старая кровь, жидкостью.
— Спасибо, — повторила жена, и я услышал громкие рвотные звуки.
— Закуси! — И протянул очищенный мандарин.
— Спасибо, — сказали мне.
— Спи, — сказал я и укрыл пледом умирающего человека.
— Прости, я ходила по улицам, по улицам, а там лица… лица…
У нашей нации лица приговоренных к насильственной смерти.
Я включил портативный диктофон, он напряженно зашуршал лентой, потом я услышал: металлический лязг… железо о железо… точно подергивание затвора винтовки… клац-клац-клац… шаги и снова клац-клац-клац… шаги… клац-клац-клац… шаги… клац-клац-клац-клац-клац…
— На все про все: пятнадцать минут, — раздался напряженный голос казенного человека.
— Спасибо.
Клац. Тишина. Тишшшшшшшшшшшшина — только шуршание ленты.
— У вас курить есть? — проговорил ломкий испуганный голос.
— Вот-вот, пожалуйста. — Голос жены.
— Спасибо.
— А ругаться не будут?
— Не. Нам, смертникам, поблажку делают.
— Вы… вы так спокойно говорите?
— А вы кто?
— Из газеты, корреспондентка.
— А?.. Только я на героя-то не больно похож, больше на зебру… Кашель. — Чер-р-рт, отвык.
— Ваше дело в Верховном суде, я знаю…
— А что там?
— Где, в суде?
— На воле.
— З-з-зима.
— И снег идет?
— Идет.
— Я зиму люблю. Помню, катались на санках, маленькие, с горы, и выезжали с горы-то прямо на дорогу… А там машины… И вот я под передними и задними колесами грузовика проскочил, понимаете, случайно, честное слово. Понарошку бы ни за что…
— Понимаю.
— Только вот, оказывается, от судьбы не отскочишь.
— Все будет хорошо.
— Да?..
— Но вы же… вы же… вы же?
— А что я? Убивец.
— Но… но…
— Вот убей меня, а понять не могу — зачем я их тогда… зачем?.. Жили бы все… Как наваждение…
— Как наваждение?
— Точно!
— И никогда бы, простите, не повторили?
— После камеры — никогда.
— Страшно?
— Не. Привыкаешь. Ходишь как в вате. Тут вроде как коммунизм: кормежка бесплатная и делать ничего не надо.
— Это не коммунизм.
— Ну рай!.. Вот только плохо — ждешь-ждешь-ждешь…
Тишшшшшшшшшшина.
— У вас есть родные?
— Бабка. Померла, наверное. Ноги плохие. Не ходила.
— И все?
— Не… еще есть… хотя про нее не надо… Она меня забыла…
— Девушка?
— Ага, девушка, Сусанной зовут. — Тишина. — А вы красивая… У вас муж?
— Да.
— Хороший?
— Как бы это сказать…
— А я тоже хотел жениться. Честное слово. На Сусанне. Я был бы хорошим мужем. Хорошим. Вы знаете, сколько слесаря… Туда-сюда нормально. Машину бы купил, можно и старую. Мы люди не гордые. Не гордые. А руки у меня золотые! Я бы работал и работал… — Тишшшшшшшина. — Ааааа! Дикий вопль. Беспорядочные удары по стальной двери. — Пустите меня! Пустите-е-е-е!
Скрежет железа о железо, невнятный шум борьбы, крик:
— Что, красивая, вечная, пришла глядеть, как я подыхаю?! А я уже издох! Издо-о-о-о-ох! О-о-о! Будьте вы все прокляты!
Лязг металла, после назидательный голос:
— Вот, пожалуйста, я предупреждал: народ у нас невыдержанный… сами понимаете… специфика производства…
— Да-да, спасибо, спаси…
Лента в кассете закончила свою жизнь, и диктофончик с характерным звуком выстрелил клавишу пуска вверх.
Когда первое искусственное космическое тельце преодолело земное притяжение, то мир обрел бессмертие. Почему? Дело в том, что у человечества появилась возможность в катастрофический катаклизм покинуть отработанную территорию и расплодиться по всевозможным планетам и мирам, превращая их тотчас же в цветущий сад.
Правда, пессимисты утверждают, что в иных мирах отсутствует воздух с кислородной начинкой, необходимой для наших изношенных легких. Плохо представляют пессимисты человека — особенно нашего, воспитанного в духе активного гражданина, духовно богатой, нравственно благородной личности. Если такому межгалактическому бойцу выдадут лопату и приказ сажать, но не дышать, то с полной уверенностью можно сказать: приказ Родины будет выполнен.
Моя жена О. Александрова вторую неделю лежит, отвернувшись к стене. Она что-то там увидела. Что?
— Я иду в театр, — говорю. — Меня пригласили для разговора.
Молчание.
— Ты бы поела, — говорю. — Я приготовил суп «Весенний» с фасолью.
Молчание.
— Я пошел, — говорю.
Молчание.
И я ухожу — и вправду иду в театр. Там прочитали мою пьесу «Генеральная репетиция осенью 1937 года». К моему удивлению, меня встречают радостно и приветливо:
— Дорогой! Прочитал! Получил массу впечатления! Заряд впечатлений! Тебя хлопают по плечу, щипают за локоток, толкают в шею. — Но, голубчик, ты пойми правильно: время!
Ты не понимаешь.
Тебе объясняют, что время нынче смутное, непредсказуемое, черт знает, и вообще, старик, зачем ворошить прошлое?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122