Одна из старушек стукнула кулачком по столу и заявила:
— А я тож с вами у поход на лихоимцев!..
— Местов нетуть, бабка! — захихикал Беляев.
— А на броне! — подзадорил Дымкин. — Пехотой.
— Да хучь чертом в ступе! — горячилась старушка.
— Матрена, а ты своего мерина упряжи!.. — смеялись ее подружки. Токо не спутай перёд с задом… Ох, Матрена у нас боевая, вроде как Буденный… Токо без усов… И галифе…
В калитку вошли Минин и старичок в кожушке, похожий на ночного сторожа. К ним подбежали Санька и Ванька. Дед поймал русую голову внука:
— Дозвонился до матери, завтра будет к обеду.
— Ну, дед! — заныл Санька. — Я с вами хочу. И Ванька тоже…
— Э-э-э, герои, малость вытянитесь.
— Ну, деда…
— Не ныть, солдаты! — И обратил внимание на отсутствие боевого товарища за столом. — А деда Леха отдыхает?..
— А дед Лешка чего-то там лег, — сказал Санька.
— Где там?
— Да на завалинке, — махнул рукой в ночь Ванька. — Вроде спит, только глаза открытые.
Пылали всполохи рекламно-арбатских огней. По вечернему широкому проспекту шумно текла механизированная река. Гуляющий люд на тротуарных берегах был молод, беспечен и хмелен от праздника жизни.
Мощное гранитное здание министерства Обороны со множеством оконных бойниц казалось неприступной крепостью. В некоторых окнах, как сигналы бедствия, светились блеклые лампы.
…В огромном кабинете, похожем на зал приемов, за дубовым столом работал военачальник. Был моложав, с крепким, но глуповатым лицом. Слабый свет абажура пятном лежал на листе бумаги. Военный начальник внимательно изучал документ, морщил лоб от умственных усилий и был похож на птицу из отряда грачевых. За его спиной в сумерках плыл силуэт президента. Картина от неверного освещения казалась портретом самодурки-помещицы середины 30-40-х годов XIX века.
Военачальник утопил кнопку селектора и заорал точно на плацу:
— Мрачева ко мне; живо, я сказал!
В горнице на высокой койке лежал старик с восковым лицом. Это был Алексей Николаевич Ухов. За столом сидел молоденький сельский фельдшер с бородкой разночинца и старательно писал заключение. Три боевых товарища маялись у порога.
— Что у него, доктор? — спросил Беляев.
— Какая разница? — отмахнулся Дымкин.
— Видно, острая сердечная недостаточность, — с солидностью отвечал фельдшер. — Возраст, стрессы, экология… Вскрытие покажет.
— Экология, — повторил Минин с ненавистью. — Какая там к черту экология!
— А чего вскрывать? — спросил Беляев. — Он не консерва.
— Как зачем? — удивился фельдшер. — Положено.
— Вы свободны, молодой человек, — решительно проговорил Минин. — Мы тут уж сами.
— Как сами? Милицию еще надо вызвать! — возмутился фельдшер. — Вам это что, игрушки?..
— Нет, далеко не игрушки, — сказал Минин, темнея лицом.
В сумрачном огромном кабинете, похожем на зал приемов, за дубовым столом сидели два генерала. Слабый свет абажура искажал их лица. Хозяин кабинета с брезгливостью рвал лист бумаги:
— Вот таким вот образом, Мрачев. Ваша докладная о ЧП — это вопль бляди на Тверской. Их давить надо, как врагов народа…
— Кого? Блядей на Тверской?
— Молчать! — ударил кулаком по столу. — Приказы не выполнять?! Умолотить «Градом», «Смерчем» эту бронированную банку что, нельзя?
— Нельзя, — сдержанно заметил Генерал. — Специалисты утверждают, что электромагнитная защита…
— Хватит! — хищно оскалился военный начальник. — У нас на их защиту… На каждую е'гайку — свой е'болт, я сказал!
Генерал Мрачев поднялся, поправил китель:
— Разрешите идти?
— Баба! — рявкнул хозяин кабинета. — Чтобы духу не было в моей армии.
— В какой армии?
— В моей, я сказал!
Генерал передернул плечом, развернулся и твердым шагом пошел прочь под осуждающим взглядом бабьеобразного сановника на портрете.
Надрывно голосили деревенские старушки-плакальщицы. Кто-то из молодух заметил:
— Вот так у нас, бабоньки, завсегда: праздники в похороны, поминки в праздники…
Прожектор Т-34 бил в бесконечное пространство планеты, и ночь казалась еще темнее. И звезды были ярче. А в плотном кругу света покоился холм свежей земли. Самодельный деревянный крест будто сиял в свете прожектора. Было красиво и торжественно на скромном маленьком деревенском кладбище.
Трое прощались со своим другом и товарищем; четвертый, сидя на корточках и поправляя могильный холм, говорил:
— Ничего, дед Леха, дойдем, доползем, догрызем…
— Все, Алексей, достали стервецы до самого до сердца, — проговорил Минин.
— Идем, Алеша, ты нас жди, — сказал Дымкин.
— До встречи, Леша, — сказал Беляев.
«Поживите еще, братцы, — сказал им Ухов, — и за меня тоже. И чтобы до победного…»
На душе было пасмурно, как и за окном. Осень — пора перемен: небо обложило, и закрапал дождь. Убежать бы в теплые края. Да от себя не убежишь. И от своей родины, если говорить красиво и патриотично. Жаль, что у меня не работает телевизор, последняя отдушина печальной, с трудом регенерируемой души. Хотя что-то случилось! Коль звонит по телефону бывший школьный приятель, нынешний небожитель, с которым давным-давно пути-дороги разошлись, и плача сообщает, что нуждается в помощи, то это значит…
— Что это все значит? — спрашивал я его, неудачника.
— Меня предали, от меня все отвернулись, — плакал он. —
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122