Нас мало, но мы есть, мы занимаемся грязной, отвратительной, золотарной работой: мы по силе своих возможностей очищаем человеческие души от нечистот безумных идей, от паразитической лжи, от каждодневного предательства себя. Мы свободны, нам нечего терять, кроме своих душ, мы опасны для двуглавой власти. Пока есть мы, занимающиеся черной работой по спасению душ, власть будет чувствовать себя ущербной, оскорбленной, дутой и распущенной, как потаскухи на Тверской-ебской.
— От-т-тличная речь! — сказал Хван, тоже протрезвев. — Мы оба с тобой первые. И последние!..
И мы выпили за себя и своих героев, мужественно сражающихся до последнего своего смертного часа.
— «…Три танкиста, три веселых друга, экипаж машины боевой!» — песня времен Великой Победы билась в тесной рубке Т-34, рвалась через открытый люк к светлому, но вечереющему летнему небу.
Небесный купол был нежен, вечен и прекрасен с малиновыми мазками заходящего солнца; под ним было грешно умирать. Но Т-34 резко остановился, и водитель его прохрипел:
— Ой, братки, худо чегось мне…
— Это тебя, дед-Лех, растрясло, как шкап! — заржал Василий. И получил затрещину от Минина:
— Не бузи! — И придерживал руками голову боевого друга. — Леха, на землю?
— Не-не, поехали, — отозвался Ухов. — Помирать, так в коробочке.
— Я те помру, — пригрозил Беляев. — Ишь, мыслит легко уйти от жизни-стервы.
— Алеша, держись, ты ж герой, — сказал Дымкин.
— Может, и поскриплю… как шкап, — проговорил Алексей Николаевич. Вы сами того… до победного… — И к Минину-младшему: — Санька, ты не бойся, выдюжим.
— Ладно, Алеха! Ты держись, брат! — говорили ему. — Вот сейчас Василий нас домчит с ветерком до какой-нибудь нашей… до родной Прохоровки.
Вася протиснулся на водительское место, осмотрелся, потом решительно брякнул:
— Не трактор, но я поехал. Вывози, нелегкая.
Т-34 рывками сдвинулся вперед, потом набрал скорость, и малиновые небесные мазки заскользили в кольце люка, словно всполохи войны.
По длинному коридору штаба Н-ского военного округа стремительно двигалась группа людей, возглавляемая господином Костомаровым. Вид у последнего был самый решительный.
Молоденький адъютант попытался остановить группу, но был легко задвинут в сторону.
…По кабинету из угла в угол ходил генерал Мрачев. Лицо его было искажено мукой тяжелых размышлений. Когда увидел непрошеных гостей, удивился:
— Я вас не вызывал, товарищ Костомаров…
— Почему вы, генерал Мрачев, не выполняете приказ вышестоящего руководства? — наступал сотрудник тайной службы. — Вы занимаетесь прямым саботажем. Почему не выдвигаются ракетные части для противостояния…
— Что?! — задохнулся от возмущения Генерал. — Ты кто такой? Я генерал армии. А ты кто?! Со стариками да детишками воюешь? Вон отсюда, рыжее отребье!..
— О вашем поведении будет доложено!
— Угрожаешь?! — взревел Мрачев. — Ах ты, сексот! Шкура продажная!.. И вырвал из ящика стола пистолет «Марголина». — Пристрелю, как шелудивого…
— Вот ваше истинное лицо, генерал, — ненавидяще прищурился Рыжий человек. — Кстати, вам предписано немедленно вылететь в Москву.
Предвечернее солнце удлиняло тени, и придорожная пыль казалась бархатной. Юный подпасок, загребая пыль босыми ногами, гнал коров по проселочной дороге. По взгорку сползала небольшая деревенька в 30–40 домов.
Пастушок для устрашения коровьего племени хлестал воздух, и эхо разносило звонкий звук по окрестностям. После одного из таких ударов земля легко задрожала, потом с придорожных цветов начала осыпаться пыль, и вскоре твердь наполнилась грозным гулом.
Подпасок обмер: из темнеющего леса выбирался настоящий танк. Но величины огромной и боевой. Коровы же равнодушно щипали клевер, принимая, вероятно, военную технику за мирный сельскохозяйственный трактор.
…Т-34 остановился перед мальчишкой бронированной глыбой, лязгнул верхний люк, и веселый молодой голос крикнул:
— Эй, ковбой, власть какая в деревне?
— Никакая, — пожал плечами коровий пастушок.
Из люка появились седой старик с пронзительно-васильковыми глазами и мальчишка, похожий на него.
— Здорово, сынок, — сказал старик.
— З-з-здрасьте.
— Как тебя зовут?
— Ваня.
— Тезки мы с тобой, Ваня, — сказал старик. — А Санька вот, как ты. И спросил: — А не пригласишь, Иван, нас в гости? Притомились мы в походе.
— Можно, — ответил пастушок. — А только кто вы такие? поинтересовался с детской непосредственностью.
— Свои! — крикнул Санька. — Видишь, Т-34?
— Вижу, — задумался Ваня. — Тридцатьчетверки еще в той войне были…
— Вот мы, сынок, и с той войны, — ответил старик.
— Ну? — не поверил пастушок.
Я люблю всех, что дает мне право всех ненавидеть. Единственного человечка я люблю, не смея ненавидеть, — это дочь. Хотя всегда мечтал о мальчике. Но, наверное, я сам что-то напутал в своих спешных желаниях иметь мальчика, и в результате мы имеем то, что имеем. Мир, которому исполнилось 6,6 столетия; мир постоянных открытий, откровений, парадоксов и вопросов, мир ярких красок и простых (пока) желаний.
Мы любим гулять, я и дочь. Раньше гулять было проще: улицы, площади, переулки, скверы были пустынны и спокойны, да и сам ребенок был мал и безразличен к окружающей его пустотной действительности. Мы покупали пломбир за 20 (!) коп. и были вполне счастливы под теплым солнцем перемен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122