Работали профессионалы, и скоро из клозетного бочка была извлечена литровая банка, красиво зеленеющая долларовой листвой. Не без торжества её выставили на стол перед моим поникшим носом.
— Что здесь, Мукомольников? — задал лишний вопрос капитан.
— Подкинули, — пошутил я, — соседи.
Распечатав банку и обнаружив сумму в десять тысяч североамериканских рублей, Горкин не скрыл удивления: количество денежно-силосной массы не соответствовало количеству трупов. Наморщив свой милицейский лоб, он сделал вид, что думает, потом приказал продолжить поиски, а у меня спросил: откуда такие излишки у не работающего гражданина России?
— А я работаю, — не без дерзости признался. — На валютной бирже.
— Кем это?
— Трейдером! Я уже говорил. В первый раз.
Высокое звание игрока ничего не объясняло моему оппоненту, и он потребовал растолкований. Пришлось в общих чертах рассказывать о нелегком труде дилеров, трейдеров и прочих штрейкбрехеров. Капитан Горкин меня не понял, решив, что я над ним издеваюсь:
— Хочешь сказать, что эту десятку можно сделать за день?
— И миллион тоже, — ответил я. — Если удача улыбнется, как шлюша с Тверской.
— Паришь репу, паря, — выразился капитан, точно блатной, — в натуре.
Тогда я советую проверить информацию на валютной бирже имени покойного г-на Брувера, и все вопросы сами снимутся, как кожа у земноводных тварей. Горкин ехидничает: валютную статью никто не отменял, и потом: трупы на мне висят, как гири на ногах каторжников.
— Они не мои, — возмущаюсь. — Вообще без понятия, как они здесь появляются?
— Если появляются, значит, это кому-то надо, — разумно замечает капитан. — Владимира Владимировича читал?
— Какого? — решаю уточнить, чтобы не попасть впросак.
— Поэта, который сочинял о звездах. Если их зажигают, значит, это кому-то нужно. Так, кажется?
— Про звезды читал, — признаюсь. — А про трупы не читал.
— Почитаешь, — и указывает на протокол. — Подпиши-ка.
— Не буду.
— Почему?
— Я неграмотный.
— Крестик поставь.
— Руки трясутся. От этого кошмара, — указал на санитаров, укладывающих павшего бойца в черный мешок, неприятно шелестящий, как фольга, с помощью коей хозяйки оборачивают мороженых куриных курв для будущей жарки и последующей жратвы.
Не знаю, чем бы закончилась наша пикировка, да на подмостках современного театра абсурда явилась новая фигура в штатском. По тому, как она взошла на сцену и как надувала плохо бритые щеки, стало понятно начальник всех начальников. Фигура была влажновата от пота, грузновата от лишнего веса, лысовата без части волос, на мир смотрела пучеглазо, как огородное тырновское чучело, и смешно двигала огромными, точно пельмени «Богатырские», ушами. Больше всего меня умилили эти ушки: сквозь них просвечивалось солнце, розоватое, как дамское нижнее белье.
— Разрешите доложить, подполковник Рушалович, — обратился к этой фигуре капитал.
— Докладывайте-докладывайте уж, — надул щеки, как борец Попандопуло жоповую мышцу во время схватки за главный приз сезона 1905 года в цирке г. Одессы.
И пока происходило выездное производственное совещание, я позволил себе порассуждать на тему: государство и мы.
Почему государство привечает таких мудаков, как этот полковник? То, что он мудак, видно невооруженным глазом. Мудак, как и рыбак, виден издалека. Народ смотрит на подобных мудаков и диву дается: наверху одни мудаки. Мудак приходит во власть, и тотчас же ещё больше мудеет, волоча за собой сонм мудаков. И получается: мудак сидит на мудаке, мудаком погоняет, и все они делают мудацкий вид, что управляют нами, народом, а мы их, выдающихся мудаков, почему-то терпим. Почему? Не потому ли, что мудизм, как я уже говорил, есть наша национальная идея, объединяющая все слои населения. Если это так, очень жаль — пропала страна.
Мои переживания за любимую родину прервал барский басок полковника:
— Это ты Мукомольников, что ли?
Мне его тон не понравился, а потом: неужели трудно догадаться, что я это я, и поэтому сказал:
— Я не Мукомольников.
— А кто? — удивился господин Рушалович, глядя на оперативников с тупым выражением барана Fill`а, осознавшего, наконец, себя совершенно бритым.
— Иванов я.
— Кончай ваньку валять, — заступился за руководство капитан Горкин. Он — это он, товарищ Рушалович.
— Ф-р-р-рукт! — побагровел тот от праведного гнева. — Ты, блядь в желтом, у меня пошути! Пошути, блядь в желтом! Я из тебя, блядь в желтом, отбивную котлету сделаю! — Затопал ногами, брызжа слюной. — Де`воляй сделаю! Блядь в желтом!
Я обиделся за свои желтые ботинки — и вообще обиделся; у нас каждый законопослушный гражданин находится под защитой святой для всех Конституции РФ, и поэтому заметил:
— Сам ты, блядь, но в сером. А ещё мудак мудаков. Мудачее тебя, блядь в сером, нет никого на свете.
С моим оппонентом приключился клинический удар; наверное, мало кто ему говорил правду о его достоинствах и таких же недостатках. Покрывшись лиловыми пятнами разложения, подполковник пучил глаза, и, казалось, вот-вот взорвется, как фугасный противотанковый снаряд, начиненный гвоздями и кусками арматуры для удобства смерти тех, кто напорется на эту самодельную изуверскую ловушку. Капитан же Горкин был доволен моим точным определением его начальника, однако всячески скрывал довольные чувства за озабоченным выражением лица:
— Так, отправляйте это чудило по этапу, — приказал двум оперативникам.
Чудило поднялось со стула, а стоящего мудило прорвало, как плотину во время селевого потока в грозных горах.
Подполковник Рушалович орал, будто его посадили на удобный татаро-монгольский кол и проворачивали, как ветерок — флюгер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105