Если кто меня не знает, то скоро узнает, это говорю вам я, погранец-поганец! Никто и ничто меня не остановит на нелегком пути к призу в один миллион! Миллион будем — и будем моим! И только моим!
Увлекся, это правда. И вел себя, как пестрый Петрушка на базаре, но ведь не каждый день приваливает такой сказочный фарт! Да, я верил в себя, однако то, что произошло, потрясло меня до самого до основания. Кто из нас не мечтает сцапать жар-птицу за хвост удачи. Все мечтают, да не всякому…
И тут мой пьяный от счастья взгляд упал на Илюшу Шепотинника. Он по-прежнему сидел на стуле — одинокий, убогий, с блуждающей ухмылочкой идиота.
Бог мой, я совсем плох! Ведь это все он — он, мой друг детства! Как мог о нем позабыть, оболтай! Только необыкновенная способность Ильи предугадывать движение валют привело к такой потрясающей нашей виктории.
Винясь, кинулся к аутисту. Не думаю, что он понимал происходящее, но ситуацию постиг я: без Ильи — я никто, точнее, дырка от бублика, о которой он, кстати, намедни лопотал.
— Пойдем, — взял его за руку. — У нас много дел.
Впрочем, дело было всего одно: топать в кассу и обналичить некую сумму, чтобы пристроить пир во весь мир. И что же я узнаю через минуту?
— Касса закрыта-с, — сиропно улыбнулись служивые людишки. — Приходите завтра-с.
Конечно, я не сдержался, виноват. И кто бы сдержался в такой ситуации, когда владеешь несметными богатствами, а в кармане — вошь поет на аркане? Я сказал все, что думаю о порядках в этом валютном вертепе, и потребовал к ответу господина Брувера.
— Или он уже убыл в неизвестном направлении? — бунтовал я. — Как бабки отбирать — все на месте, а как давать…
— Исаак Исаакович ждет вас, — сообщил главный менеджер Попович после того, как я устал вопить, и добавил, что такие вопляки, как я, на бирже долго не задерживаются.
— А ты не пугай нас, басмач, — огрызнулся. — Мы с Илюшей пуганные. И, обняв аутиста за плечи, отправился толковать к исполнительному директору ВБ.
Желание мое сказать все, что я думаю о делах скорбных на бирже, было велико. Огромно оно было, как небо. Однако не хотелось подводить Маю, коя нежданно нам подсобила в неравной битве на валютном поле. И поэтому я решил прикинуться заплатанным валенком, что было совсем нетрудно. То есть перед светлыми симитскими очами господина Брувера предстало два валенка — Илья и я.
— Вас, Слава, можно поздравить, — кажется, Исаак Исаакович был искренен в своих чувствах. — Не каждый день нашим трейдерам удается взять неприятельскую фортецию, — крепко жал наши руки. — Простите, не знаю вашего имени, — обратился к Шепотиннику.
— Ыыы, — ответил тот с радостью полиглота. — Чтобы хорошо было смотреть на жизнь, её игра должна быть сыграна хорошо, но для этого нужны хорошие актеры.
Изречение моего сумасшедшего друга было нельзя как кстати. Жизнь игра, а мы в ней плохонькие актеришки, пытающиеся скрыть свои настоящие намерения. Хотя уж мои желания были, как на ладони.
— Это Илюша, — объяснился я. — Мой брат, — солгал. — Не обращайте внимания, Исаак Исаакович. Он сегодня перетрудился на голову. Трудный денек выдался.
— Но удачный, — захихикал господин Брувер. — Весьма удачный, молодые люди, — взяв со стола лист бумаги, поднес к мелким своим глазам. — Сто двадцать одна тысяча пятьсот шестьдесят девять долларов…
— И тридцать пять центов, — жизнерадостно заржал я.
— И тридцать пять центов, — пожевал губами исполнительный директор, словно кушал мацу.
— А в чем дело, Исаак Исаакович? — насторожился я и посчитал нужным сообщить: мы победили в честной борьбе.
Боже мой, всплеснул руками господин Брувер, разве есть таки сомнения, нет никаких сомнений, вопрос в другом: какую сумму мы желаем получить? Произнеся это, господин Брувер покрылся испариной, словно испытывая физическую немощь. Я пожал плечами и сообщил, что игра продолжается: сто тысяч пусть остается на счете, а прочая мелочь нам нужна для хозяйственных нужд.
После этих слов исполнительный директор заметно ободрился, будто я добровольно вернул ему невозвратный пятилетний долг. Потирая рыжеватые ручки, он сказал, что решение мое самое верное: играть — так играть. Что касается «мелочи», то её можно взять завтра.
— Завтра? — окислился я.
— Таков порядок, — повинился г-н Брувер. — И даже я его не могу отменить. Вы меня понимаете, молодые люди?
Я понимал — не понимал только, как дожить до утра, когда карманы и брюхи пусты. Вот так всегда: вокруг алмазные россыпи, а пять копеек на пирожок с капустой нетуть.
Проклятье! Что делать? Я смеюсь: любезнейший Исаак Исаакович, выручайте — дайте будущему миллионеру несколько рубликов в долг до утра. Нет проблем, суетится директор, открывая напольный сейф.
Поведение его, человека, разумеется, обращало на себя внимание, но не до такой степени, чтобы задуматься над причинами сумятицы плюгавенького босса ВБ. Мало ли что с ним? Может, запор? А я буду делать далеко идущие выводы. Я и не делал, а был занят тем, что благодарил г-на Брувера за пять сотенок любимого всеми россиянами цвета — цвета эпохи расцвета нашего социалистического капитализма.
Биржу мы покинули уже в глубоких сумерках. Огни вечерней столицы встречали нас, победителей. День удался на славу. Гип-гип-ура!
Я чувствовал себя счастливым. Что делать — я дитя своего времени, где количество вощеной нарезной бумаги определяет общественный статус её владельца. И чем больше у тебя такой бумаги… М-да!
— Пойдем, пожрем, — предложил Илье. — Знаю одно местечко. «Елки-палки» называется.
— Ехал грека через реку, — согласился аутист.
— Вот именно: перейдем через мосток, — указал на Москворецкий, выгнутый над искрящейся Москвой-рекой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105