Тузик лежал рядом. С виноватым выражением солидоловых глаз.
— Так это… вот-вот раскошелится… — сделал вывод дедок. — Богатая на урожай… Ишь гульнули…
— А это… принять урожай в закрома родины, — спросил я, — можно?
— Так они сами… пуляют… — удивился Евсеич. — Да не боись, Саныч, буду на подхвате…
Мы поднялись на сиреневую веранду. Я включил слабенький светильник на столе. Летучие мошки тут же завели хоровод у светового пятна. Бутылка водки заискрилась, как новогодние гирлянды.
— Эт правильно, — заметил дед Евсей. — Чтобы руки… того… как клещи…
— На том и стоим, — согласился я, открывая бутылку. — Эх, ухнем.
А как же традиции учения Шаолиня? Вопрос справедливый. Отвечу. Ну, какой может быть Шаолинь, если на душе так, точно гиппопотам навалил кучу? Жена улетела к черту на рога, бандиты переквалифицировались в коммерсанты, Тузик нагулял неожиданное хозяйство… Ну, какое может быть, к такой-то матери, учение, если оно не способно очистить душевное пространство. Так что будем очищаться проверенным и естественным способом.
И мы ухнули. И так, что от нашего спиртового дыхания передохла вся мошкара в радиусе взрыва авиационной бомбы времен Бородинского сражения. Но душа повеселела. Уехала Жена? Вернется, кр-р-расавица. Ца-ца-ца! Коммерсанты пер-р-реквалифицир-р-руются, папа их туз начальник, в бандиты. Джульетта выпулит маленьких тузиков, и я подарю их всем. Кого знаю. От всего сер-р-рдца. Ца-ца-ца!
Что же потом? Я поплыл, угодив в плотное туманное облачко, которое и подняло меня, и понесло, качаясь лодочкой… То есть я находился в таком прелестно-беспомощном состоянии, что меня можно было тридцать три раза пристрелить. Было бы кому. Правда, я находился под надежной защитой Евсеича. Который пил через одну (бутылку) и следил за роженицей на сене.
Затем я уплыл на облачной лодочке в немаркую зыбь, похожую на болото. И там, уткнувшись воздушным качагом в кочку, остановился на кратковременный отдых. И все — плотный туман забытья накрыл меня, как когда-то мама накрывала Саньку ватным одеялом…
Пробуждение мое было ужасным — будто в моих мозгах прорубили окно в легендарную страну ацтеков Эльдорадо, известную не только золотыми плевательницами на каждом углу, но и перцем «экстра-чили». Было такое впечатление, что меня год водили по горным тропам, вскармливая исключительно этой сладко-знойной, питательной пищей.
Я вывалился из веранды и кубарем слетел к бочке с дождевой водой. И буквально нырнул в нее. Весь. Но по пояс. И принялся отмокать, как хумарный — больной после наркотического похмелья.
Да уж, славный вечерок был. Как говорится: тут помню, а тут как в дуде у макаки. Нехорошо, Алекс, некрасиво. Так себя вести. Жена упорхнула птичкой, но ведь вернется. И найдет тебя в бочке в качестве проспиртованного овоща, ей-ей.
Вынырнув из мглистого пространства сконцентрированного количества дождя, я глубоко вздохнул… И так остался. С открытой пастью, точно глотатель шпаг. (Или шпал.) Конечно, нетрудно было догадаться, по какой причине.
Мама моя родная! У брюха счастливой суки тыкались махонькие, лобастенькие, слепые лабзики. Их было… Мне показалось, что у меня троится в глазах… Присев, я попытался сосчитать урожай… Кажется, пора открывать собаководческую ферму имени В.И.Ленина. М-да. Короче говоря, с трудом, но насчитал чертову дюжину маленьких тузенбахов. Тут и счастливый папаша после утренней оздоровительной пробежки задышал мне под руку, мол, вот какой я молодец. Ца-ца-ца.
— Молодец-то молодец, — сказал я ему. — А мне что делать? Менять профессию?
Тузик не ответил, сделав вид, что уже вовсю занят воспитанием подрастающего поколения.
Профессию я не поменял. Но все равно пришлось осваивать кинологические навыки. Под руководством Евсеича. Который, как выяснилось, принял самое активное участие в процессе появления новой жизни. «Крестный» научил меня не наступать на щенков, поить их молоком и подавать голос хозяина. Лабзики от такого внимания росли, как огурцы на грядках. И через месяц — все старушки Смородина крестились, когда я выводил стайку крепеньких волкодавчиков на прогулку.
Да, пламенная беспородная любовь принесла неожиданный результат — на мой взгляд, вся хвостатая команда могла быть отправлена на выставку «Лучшие собаки России». В Монте-Карло.
Что и говорить, картина была достойна кисти художника Репина, однажды уже упоминавшегося, когда я устраивал игрища на солнечной полянке близ речки.
Я возился с ними, как с детьми. Не побоюсь такого сравнения. Однако, признаюсь, начинал понимать, что питомцы нуждаются в профессиональной подготовке. Если я не хочу испортить псов и сделать из них шкодливых бандюг, тягающих соседских кур. Что начало происходить с пугающим постоянством. Тут ещё и Евсеич затуманился, признавшись потом, что в Смородине назревает бунт. Против меня и «братьев наших меньших». А что может быть страшнее русского бунта, беспощадного и бессмысленного, повторим за братушкой Александром свет Сергеичем.
И пришлось мне через Никитина находить специалиста, способного взять ответственность за светлое будущее всей мохнатой команды. Он, крепенький, как столб на границе, приехал с моими друзьями. На отремонтированном джипе. Провел научно-исследовательскую работу и, выбраковав двоих «интеллигентов» (Муню и Персика), остальных увез служить родине. На новых пограничных рубежах РФ.
Я вздохнул с облегчением — и оглянулся окрест. Ба! Первые признаки осени. За всеми хозяйственно-собачьими хлопотами я совсем позабыл про любимую Жену, грызущую гранит науки в далеком далеке.
Как она там?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192