затрахал ревностью. Передал фотографию. - Такого место в Кащенко. Облучил, опять же свой конец и решил заделать всем нам..., - и мой товарищ употребил народное словцо в рифму, частенько используемое нами в кризисных ситуациях. Любители азартных игрищ на свежем воздухе зашумели - начался первый забег: лошадки, выбивая гравий из-под копыт, махнули наперегонки. Я посмотрел на фото: нейтральное лицо НТРовского труженика, бывшего комсомольца и общественного активиста. Никаких особых примет, разве что залысина, весьма заметная для тридцатитрехлетнего возраста. Глаза чуть раскосые и грустные, напряженная улыбочка, узкие губы - признак капризности и мнительности. Нельзя утверждать, что перед нами явный психопатный малый, скорее стандартный м.н.с. советской-совковой системы, когда-то получающий за добросовестное протирание штанов свои кровные сто десять рубликов. - А сколько ему сейчас? - вернул фотографию. - Прибавь пять, - ответил полковник и загорланил: - Давай, Фея! Давай, тяни, любовь моя! Смешно: имеется прямая угроза всей планете, а сотрудник службы безопасности горланит кобыле Фее, чтобы она веселее перебирала своими тростниковыми ногами. Впрочем, я понимаю товарища: карательная Система находится в боевой готовности и теперь есть возможность заняться более тонкой работой: заправить на охоту menhanter. - А почему бы и нет, - сказал Старков. - Поработай на Родину и ты, сукин сын, и безвозмездно. - Безвозмездно? - Мы тебе скажем спасибо. - Спасибо за доверие, - вздохнул я. - А почему такое доверие? Мой боевой товарищ ответил иносказательно, мол, поскольку мои оперативно-розыскные методы не отвечают никаким инструкциям, а чаще всего злостно нарушаются, то возникло мнение, что в данном случае, когда действует психически неуравновешенный... - Стоп! - возмутился. - Ты хочешь сказать, что я тоже психически неуравновешенный? - Я этого не говорил. - Но подумал. - Иди к черту! - занервничал полковник. - Или ищи психа. - Тогда давай всю информацию. - Дам, - отрезал Старков. - А пока не мешай болеть за Фею! Что-то она совсем не фру-фру, сволочь пятнистая! Посмеявшись, я принялся рассуждать о новом деле. Прибойный гвалт трибун не мешал. По утверждению всех служб безопасности, ничего подобного не могло произойти в Федеральном ядерном центре. Правда, последний год выдался тяжелый: ученому люду не платили зарплату больше шести месяцев и даже имел место самострел - от безысходности и стыда застрелился в своем кабинете директор этого центра. Вероятно, кремледумцы образца 1997 года уверены, что ядерщики, равно как военные, шахтеры, учителя, медики и проч., питаются исключительно святым духом и посему могут и не роптать по безделице. (Почему бы жизнь других не считать безделицей?). И тем не менее никаких активных протестов атомщики не выдвигали, а самоотверженно несли свою вахту по снабжению бездонных закромов родины ураном, плутонием, цезием и другими полезными продуктами полураспада. И вот такой исключительный случай, о котором в далеком закрытом Снежинске, что под Челябинском, знают единицы: новый директор, начальник охраны центра и Нестеровой-младший. Достаточное количество, чтобы выклюнулся какой-нибудь картавый писака и намарал сенсационный репортажик с места события. Не трудно представить заголовки СМИ под рубрикой: "Мирный атом на службе человека". Черт знает что? Если у Виктора Германовича поехала, как выражается молодежь, крыша, то логикой просчитать его действия не представляется возможным. Остается надеяться только на интуицию и на собственные нестандартные поступки, а также на оригинальный ход мыслей. Меня отвлекает рев трибун: несчастные животины, вытягивая измученные морды в уздечках, рвутся к финишу. Панический бой колокола. Крики проклятий и виват! Я смотрю на квиток: цифры на нем полностью совпадают с цифрами на электронном табло: - Кажется, я выиграл? - Фея последняя, дохлятина, - в сердцах говорит Старков и наконец понимает в чем дело. - Алекс, ну ты даешь! Первый раз, что ли? - Нет, хожу каждый день, - зеваю, - меня все кобылы знают в лицо. Полковник добродушно смеется: новичкам везет, однако соглашается, что лучше более не играть, и мы отправляемся получать сумму, на которую можно легко провести вечерок, к примеру, в театральном надушенном будуаре мадам М.Арбатовой, хлебая уксусный шампань и поедая кремовые феминистские пирожные. Потом мы садимся в неприметный личный "жигуленок" Старкова и я получаю дополнительные материалы по гражданину Нестеровому В.Г. Со стороны ипподрома накатывает новая штормовая волна - заканчивается очередной забег. Я выражаю вслух далекую от оригинальности мысль, что наша жизнь очень похожа на конные скачки: старт - бег - финиш. - Ты еще жеребчик, Алекс, - смеется полковник. - Мы в тебя верим. И делаем ставки. - Легкомысленно вы как-то настроены, товарищи, - не выдерживаю и развиваю мысль о том, что придурок с атомной чушкой бродит вокруг Красной площади и вот-вот... - Нет, - цокает языком полковник. - У нас еще трое суток, чтобы его зачалить*. - Это почему же? - Догадаешься сам, - и на этом мы прощаемся.
* Поймать (жарг.).
А догадаться было, действительно, несложно. На руках я имел ксерокопии необходимых по делу документов, включая и письмо. Видимо, обладатель стремительного нервного почерка решил выражаться напоследок без обиняков, однако я вынужден процитировать записку в цензурной редакции, выделив курсивом измененные слова: "Вадик, брат мой родной! Вы, недостойные, меня достали, особенно тошнотворная женщина Ирэнчик и ты, мелкорогатое животное. Я устал от такой непростой жизни. Я уже труп, но я всю эту нашу нехорошую власть поставлю в интересную позу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25