Словно кто-то играет в кустах карманным зеркальцем.
Тогда я встаю, выпрямляюсь во весь рост - нагая, осыпанная искрящимися каплями, с особой утомленностью в легком теле и полуулыбкой плохой девочки на припухших губах. Я двигаюсь прямо туда - на сверкнувший среди листвы глазок объектива...
Чушь! Никого нет. Бросаю прозрачно-серебряный матрац в круглых углублениях для бутылок в тень и нехотя натягиваю бюстгальтер, связав узлом перекушенный шнурок. Опоясываю бедра куском шелка и достаю из холодильника пиво. Холодный ободок банки у горячих губ, зашипевшая во рту струя, пузырчатые ручейки, побежавшие по подбородку и шее... Блаженство, радость, везение!
Я должна думать именно так. А ещё - ни на секунду не упускать своего счастья - пользоваться им на всю катушку. За всех, кто сидит сейчас в конторах и офисах, потея над дебетом и кредитом, щелкая клавишами компьютера и поджидая час ланча в ближайшей забегаловке. И за них дешевеньких, пронырливых, завернутых в грязное "сари" на массовке очередного "Багдадского вора", помятых и алчущих. Своих десяти баксов в день, сосисок и душа в плохонькой гостинице. Да, конечно же, ещё того, что не сегодня-завтра подмигнет бедолаге из звездной недоступной высоты какой-нибудь Чак Куин...
ЭТО СТОИТ ЗАПОМНИТЬ
Мой испорченный бикини - от Диора, матрац и полотенца - из спортклуба "Де Сильва", косметические причиндалы и даже загарное масло с этикеткой Нино Ричи, а кусок шелка, прикрывающий зад - батик ручной работы чуть ли не самого Лагерфельда. Ничего, мэтр не обидится, эта попка стоит того. А покачивающаяся на волнах белоснежная яхта, что бы там ни говорили - моя. Если, конечно, отбросить, как досадное дополнение, ехидно-предостерегающее "пока" и не замечать, что Лолой звали мою приходящую прислугу - зубастую толстозадую мулатку, а меня зовут Дикси. "Оригинально, нежно!" - так говорили почти все, и никто ещё не решился назвать моим именем яхту или хотя бы моторный катер. Но разве это важно в Раю?
Сол со своей камерой блуждает по острову, не желая, очевидно, портить нам с Чаком интим. Перед уходом он заботливо устроил стойбище - надул матрац, не забыв набросить на него джутовую, грубоплетеную попонку, установил белый полотняный зонтик, подтащил поближе выброшенную морем корягу, весьма живописную в любой ситуации. Особенно, если покрыть её салфеткой и поставить извлеченную из холодильника бутылку шампанского. Впрочем, возможно, Солу виделись в связи с деревянным чудищем совсем иные картинки. Не зря же он приволок охапку ярких глазастых цветов, расставив их в стаканообразные углубления матраца, и даже декорировал одним из них мой выдающийся бюст. А покидая все это, подмигнул: "Пойду, пощелкаю пташек-букашек... Расслабляйся, детка. Эта пальма тебе жутко идет - такое волнистое пробегание светотени по всему телу от её беспокойных перышек... Он окинул меня взглядом сатира-кинолюбителя. - Будто сладострастное поглаживание... Ну, отдыхайте - слава везунчикам!"
Сол то ли отсалютовал, то ли пригрозил спине Чака, натягивающего у кромки прибоя ласты, и растворился в кустах.
Я на секунду задумалась о том, что чувствует этот сорокапятилетний мужчина, наблюдая за нами? Зависть, отвращение, тоску? Вообще-то Соломон Барсак не считал себя обделенным женским в вниманием, несмотря на весьма скромный рост, короткие волосатые ноги, наводящие на мысль об увлечении конным спортом, и сильное облысение, скрываемое вечной, словно приклеенной кепочкой. Под крупным носом Соломона топорщились тонкие усики, а иронически изогнутый рот контрастировал с печалью, затаившейся в темных иудейских глазах. И в этих глазах не было осуждения. Только потаенные тени какого-тот страха. Ну и что? Мне тоже страшно. А разве не дрожала на балу Золушка, прислушиваясь к бою дворцовых часов?
Сквозь опущенные ресницы я вижу голодный взгляд Чака,
примеривающий конструкцию отполированной морем огромной коряги к изгибам моего тела.
- А не прокатиться ли нам на этом окаменелом осьминоге, детка? Я вижу, ты тут завалялась без дела. - Он отбирает у меня и отшвыривает пивную банку. - За работу, крошка. Запомни, секс - это не роскошь, а форма существования белковых тел.
Невероятно, Чак цитирует чужую роль! Но вот в деле дублеры ему не нужны. Я успеваю лишь краем глаза оглядеть кусты, чтобы засечь затаившегося с камерой Сола.
- Прекрасный станок для любви. Не хватает ещё пары ассистентов, сказал Чак, пристроившись в невообразимой, доступной лишь его тренированному телу позе.
В мои ягодицы упирался острый сучок, а ноги были словно захвачены в колодки. К тому же я вспомнила о слежке Сола и чуть не заплакала от обиды, но почти сразу же почувствовала, что наблюдающая за нами камера - волнует, что жесткие цепкие сучки причиняют моему телу сладострастную боль, как и насилующий его атлет. Чак, коряга и камеры - они овладели мною втроем, и это было просто великолепно...
Временно удовлетворившийся упражнениями на бревне и награжденный парой сандвичей, Чак ушел плавать, подхватив ласты. Но не успела я размечтаться о привалившем странном везении, как "вечный двигатель" был опять рядом, готовый к новым победам. И вновь оказался на высоте - и вода в носу, и песок на зубах и жесткие пальцы, бесцеремонно впивающиеся в нежное тело каким-то образом превратились в кайф, наводя на мысль о подлинном таланте "секси-боя".
"А ведь мне будет трудно без него", - вдруг подумала я, потягивая холодное пиво, и следя за пенными бурунами, сопровождающими ныряния Чака, а ещё "Лолы" и, наверно, Сола. Забавный вид извращения, как бы его определить... Наверно, специалисты уже придумали названия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125