Универсальная модель нашего общества: все работают, все трудятся - и ничего. Никто не отвечает за результат. Мы же не буржуи. Какая разница, кто победит? Дело не в победе, а в участии.
Практика показала, что это - прямая возможность для судей снять с себя ответственность и не принимать нежелательные решения. У суда есть абсолютно все возможности провести расследование: допрос свидетелей, проведение экспертиз, истребование любой документации - и есть ещё одна, дополнительная, которой нет больше ни у кого. Суд может устроить волокиту.
И все.
Показания свидетелей устаревают быстрей, чем отцветают хризантемы. Через пять лет показания свидетеля - соседа не имеют никакой ценности, или имеют, но относительную, тогда как спустя месяц это - сверхточный инструмент.
Перебрав все возможные варианты, Зайцев обратил внимание высокого суда на то, что вовсе не уверен в том, что в "запорожце", принадлежавшем жене Фокина, обнаружены трупы Фокина и Владышевского.
Вопрос этот возник не вчера. И даже если не принимать во внимание всю совокупность сообщенных Зайцевым сведений, у суда есть возможность установить со всей непреложностью, чьи трупы были извлечены из сгоревшего "запорожца".
По какой причине суд не вынес постановление о проведении экспертизы методом генной дактилоскопии? Ведь известно, что ответ может быть получен однозначный.
Или ответ интересует только представителей потерпевших?
Воробышек, сын волка
Каждый апрель бывает один раз в жизни. Природа тоненькой кисточкой рисует влажные стволы уставших от зимы деревьев, пухлые почки, первый дождик и что-то еще, чему нет названия. Малыши стайками сидят на корточках, пробуют цветные мелки. А Костя лежит под землей, и там, внутри, нет никакого апреля. Там вообще ничего нет, а его душа, маленькая и беспомощная, как синичка, никак не может найти, где согреться.
Дома?
Нет, там ей места нет, ведь убили Костю дома.
А больше деваться некуда. Косте было четыре года, и весь мир умещался в комнате, где мама кормила его кашей и где лежал его самолет. Тот самый.
Костю убил папа.
Убил 14 апреля 1993 года.
Прошел год. Время от времени папа плачет, страшно вспоминать, да и не все он помнит. А подсказать некому, в комнате, кроме них с Костей, был только ещё один ребенок.
Павлова Николая Алексеевича, 1959 года рождения, до ареста проживавшего в Истре, я никогда не видела. Говорят, он невысокого роста и могучей силой Бог не наградил. Родился он, кстати, 1 января, судьба преподнесла его родителям в качестве лучшего из новогодних подарков. Но подарок не приняли. По свидетельству очевидцев, сестер, матери, отец нещадно его бил. Бил и в детстве, и в отрочестве, за что - не знаю, но это и неважно.
По профессии он повар.
Как учился в школе, как служил - можно только догадываться. Хроническим алкоголиком он стал уже после армии. Работал через пень-колоду, нигде подолгу не задерживался, никому такой работник был не нужен. Очевидно, временами Николай Алексеевич Павлов испытывает искушение: все, что с ним произошло, толковать через эту ненужность. В смысле того, что пить он начал оттого, что был никому не интересен - а не наоборот. Тут я Николаю Алексеевичу помочь ничем не смогу, даже и догадкой, потому что я и в самом деле не знаю, отчего он начал пить. Но я точно знаю, что это единственное, что он научился делать очень хорошо.
Женился он на тихой, безответной, работящей женщине. У неё уже был ребенок - смуглокожий и с экзотическим именем. С папой этого ребенка отношения не сложились, а вот с Николаем Алексеевичем как будто все было, как у всех. Правда, она знала, что работать он не любитель, но все же мужчина в доме, вечная сказка о том, что пусть хоть какой, но будет кому в избе гвоздь забить. Павлов бил её, она с детьми убегала из дому. Потом он трезвел.
Нет, время от времени он работал. Месяц, два. Когда был трезв спокойный, даже мягкий человек. На злодея не похож. А водка делала его невероятно агрессивным. Похоже, что-то в нем клокотало, как в запечатанном сосуде, который время от времени подносят к огню. Значит, по большей части он сидел дома. Сдавал бутылки, иногда уносил что-нибудь из дому, чтобы продать и выпить. Друзей у него не было, были только собутыльники.
Друзей не было, а пить один не мог. Все-таки что-то прорывалось наружу, должно было быть высказано хоть вполпьяна кому угодно. Может быть, он все хотел кому-то доказать, что он не такой, каким видится снаружи.
Следователю Юрию Ивановичу Луканкину он сказал, что временами с ним случается вот что: идет по улице и кажется ему, что все над ним смеются, все презирают. А однажды он убил щенка. Был пьян, а щенок - он же бестолковый и любопытный, наверное, лаял и носился от радости, что живет на свете. Вот он его и убил. Жена спросила, зачем он это сделал, и он ответил нечто вроде: "Вот такой я парень, мне под руку не попадайся". И тогда жена спросила, а если бы на месте щенка оказался ребенок... А он ответил, ну что, мол, я не понимаю...
Очевидно, скрытой пружиной всех этих мутных выбросов было ощущение собственной никчемности. Сейчас это принято именовать комплексом неполноценности, но комплекс - это все же нечто сложное, неодномерное, а здесь я неодномерности не чувствую. Скорей, острое ощущение - острое, но только одно. Потому что, будь их несколько, много, не могло бы, наверное, случиться то, что случилось. Хотя бы только потому, что вторым номером у взрослого мужчины, имеющего ребенка, в списке ценностей - после собственной персоны - мог все же оказаться сын... Ну не вторым, так третьим, пятым...
В тот день все было, как всегда. Жена в 6 утра ушла на работу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28