Тут же были фотографии мумий фараонов, многие из которых я уже видел в директорском кабинете. Особой строкой, но ненавязчиво и даже галантно, подчеркивалось, что удовольствия фирмы -- не для бедных.
Давно я не попадал в такие передряги, а если честно -- ни разу. Знай Кашлин и Поглощаев, что я только пробуюсь на стезе частного сыска, они бы сразу показали от ворот поворот. Но им рекомендовал меня начальник отделения милиции и рекомендовал из своекорысти, потому что сыщик я был липовый, подставной, хотя и чувствовал какое-то мимолетное влечение к этому делу, начитавшись и насмотревшись детективов со счастливым для сыщиков концом, безмятежным мудрствованием в середине и озадачивающим ночным звонком в начале.
Вообще-то в природе я существую как безработный журналист. Прежде работа в газете, потом в журнале, опять в газете, и однажды подневольная писанина до того обрыдла, что я ни с того ни с сего накатал заявление об уходе из партийной газеты. Геройский поступок по тем временам. "Ну не может нормальный человек всю жизнь делать интервью с людьми, которые ему противны, или репортажи, от которых самого тошнит!" -- объяснил я, но мало кто соглашался. Все тряслись за собственную задницу, причем тряслись задницей, так как мозги свои давно профунькали проституционным щелкоперством.
Я переоценил свои возможности и помощь друзей, тут же записавшихся в недруги. Надеялся работать на вольных хлебах в свое удовольствие и распихивать по знакомым редакциям, но просчитался: почти все двери передо мной захлопнулись, хотя перестройка уже была на излете, и путч только-только провалился. Единожды предавший, кто тебе поверит. Кругом открывались сотни новых газет, но в них надо было либо вообще не работать и, проев чей-то спонсорский фонд, разбежаться, либо писать такую гадость, какая даже в коммунистической прессе не снилась: по мне уж лучше слушать вранье партийного босса, чем беседовать с гомосексуальной парочкой или брать интервью у грошовой проститутки с трех вокзалов, которая после каждого вопроса требует стакан, а за следующий стакан предлагает отдаться.
Какое-то время я перебивался в коммерческом издательстве, правя корректуры, но книги тут упорно не рождались, одни выкидыши на стадии оригинал-макета. Конечно, издательство приказало долго жить другим коммерческим издательствам. Я уже подходил к крайней черте бедности и потихоньку распродавал имущество. Единственным средством существования был дом журналистов: там иногда подворачивалась халтура у старых знакомых, например, смотаться за кого-нибудь в творческую командировку, пока сам командированный творит новую любовницу, но чаще ребята, работавшие в барах и ресторане, просили что-нибудь поднести, разгрузить машину с пивом или подежурить за кого-нибудь, кому срочно понадобилось уйти со службы. Если б Кашлин и Поглощаев знали, почему меня можно почти каждый вечер застать в домжуре, то-то бы посмеялись!
И вот неделю назад я встретил Квочкина, начальника отделения милиции. Когда-то я написал о нем три статьи и способствовал его продвижению по службе. Квочкин оказался мужиком добропамятным. Мы посидели в его кабинете, уговорили пару бутылок и, выслушав историю моего падения, Квочкин предложил мне стабильный заработок и практическое ничегонеделанье.
-- Это элементарно, Ватсон, -- сказал он, -- если преступление не раскрыто по горячим следам, то шанс, что оно будет раскрыто потом -- чистая случайность. Но и ее со счетов никто сбрасывать не собирается... А если, скажем, в установке истины заинтересованы люди состоятельные, а дело двигается туго -- у милиции все руки заняты, -- но двигается? Чувствуешь? -тут золотое дно лежит на поверхности. Я говорю заинтересованным лицам, что милиция им вряд ли поможет, хотя и постарается изо всех сил. Но милиция сама перегружена, а вот есть на примете частный детектив с отличной школой и репутацией. Почему бы не пригласить его? Этот детектив -- ты. Основные твои задачи -внимательно выслушать клиента, задать десяток неглупых вопросов и взять аванс на текущие расходы. Аванс мы делим пополам. Потом ты будешь изредка звонить клиенту и передавать то, что узнает милиция. Ну как, согласен?
Под влиянием выпитого я согласился, не думая, и мы ударили по рукам. На следующий день он вызвал меня по телефону, от которого я уж думал отказываться ввиду неплатежеспособности, и поведал о "Долине царей", очень довольный собственной хитростью.
И вот я посетил Кашлина с Поглощаевым. Странно, но их история заинтересовала меня всерьез. Случается же такое с профанами! Почему бы и не попробовать? -- думал я. -- Времени -- ешь -- не хочу. Ну, не получится, так хоть с людьми новыми познакомлюсь, глядишь, и сам в этой "Долине" кем-нибудь пристроюсь. -- Из телефонной будки я позвонил любовнице Шекельграббера, Марине Степановне Размахаевой, представился и напросился в гости ближе к вечеру. Потом пошел в отделение милиции, как на Голгофу. Двести долларов приятно грели карман и душу, но мысль, что с половиной сейчас придется расстаться, лишала жизненной потенции, а исчезнуть из поля зрения Квочкина выглядело бы просто глупостью: еще два десятка подобных "дел", и я -- миллионер в рублях, а с учетом инфляции и везения, глядишь, мультимиллионер... и весь в рублях...
-- Молодец, -- похвалил Квочкин, пряча стодолларовую купюру почему-то в кобуру. -- Выпьешь за упокой Шекельграббера и за мою изобретательность.
Что-то легла у меня душа к этому убийству, -- сказал я. -Кстати, вчера у Поглощаева тоже украли документы.
-- А нам, дурак, не сообщил, -- сказал Квочкин. -- И чем только люди перед смертью думают!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29