Недаром ведь дважды выбирались места людные и только третье -на заре в переулке. Наемника, скорее всего, пригласил бы Поглощаев: после того как дело в фирме наладилось, Шекельграббер и Кашлин ему только мешали. Но, с другой стороны, Поглощаев нанял меня, чтобы найти убийцу. Хотя и тут я всех тонкостей не чувствую. Инициатива могла исходить и от Квочкина, и такая настырная, что Поглощаев вынужден был согласиться, чтобы не поставить под подозрение себя. У Кашлина вроде мотивов никаких, а там бес его знает. Опрелин мог ревновать, а его ребята могли перестараться, предупреждая Шекельграббера, как меня. Но тоже -- сомнительно: если б на них был уже один "висяк", вчера прийти ко мне могли только полные кретины. Впрочем, Опрелин с компанией вполне на них похожи. О Горчицыне я пока слишком мало знаю. Обо всех остальных, общавшихся с Шекельграббером, -- не больше. Но хуже всего, что сам Шекельграббер знаком мне в самых примерных чертах и абрисах. И вина тут моя. Работаю, как начинающий журналист, который берет интервью у доярки: "Расскажите о себе что-нибудь интересное. Читатель это любит". -- "А я не знаю, что у меня интересного". -- "Ну вспомните!" -- "Не знаю"... -- и так можно до бесконечности. Вопросы должны быть четкие и конкретные, иначе моим единственным знанием будет то, что Шекельграббер звал Размахаеву Мунькой. Это, безусловно, ценная информация, но денег за нее Поглощаев не заплатит...
Воспитывая себя подобным образом, я не заметил, как ноги сами привели меня к домжуру. Тело еще ныло от вчерашних побоев, и, думая обмануть боль, я спустился в бар, взял сто грамм коньяка и кофе.
-- Подработать хочешь? -- спросил бармен.
-- Сегодня не могу, хулиганы поколотили, -- я показал на синяк под глазом и сел за угловой столик.
Довольно скоро вокруг меня собралась компашка из журналистов, забежавших после работы расслабиться и поболтать. Говорили они много и сумбурно, но я плохо слушал, думая о документах Шекельграббера, и, в конце концов, решился. Чем черт не шутит. Вытряхнул салфетки из вазочки и написал на них один и тот же текст: "Нашедшему документы на имя Джона Шекельграббера. Вознаграждение гарантируется. Телефон..." -- поразмыслив, я дал телефон Размахаевой. Все-таки у нее стоит определитель номера. Салфетки я раздал ребятам и попросил заверстать в ближайший выпуск. Вознаграждение я им тоже пообещал. От Шекельграббера.
Когда я собирался уходить, в баре неожиданно возник Кашлин. Я не ожидал его здесь, хотя сам говорил, где меня можно найти по вечерам. Он искал взглядом явно меня. Поэтому я поднялся и махнул рукой. Но за моим столиком сидело уже столько народа, что втиснуть еще один стул было невозможно.
-- Может, пойдем в ресторан поужинаем? -- предложил я.
-- Вот, решил вас проведать, -- сказал он. Видимо, фразу он заготовил еще по пути.
Я несколько взбодрился. Раз Кашлин пришел сам, значит, ему хочется что-то сказать с глазу на глаз. У нас это называется: "Ну как не настучать родному человеку"...
Официант, обслуживающий стол, меня не очень-то жаловал. Когда-то я ему здорово насолил, причем умышленно.
-- Деньги-то у тебя есть? -- спросил он, пытаясь унизить.
-- Есть, есть, -- ответил за меня Кашлин удивленно.
-- Тут часто берут в залог часы и документы. Журналисты -они же разгильдяи и пропойцы. Пропивают проданную совесть, -объяснил я бестактное поведение официанта, когда он отошел.
-- А вы в какой газете работаете?
-- Во всех сразу.
Мы выпили, еще выпили, и я тут же налил по третьей, чтобы побыстрей развязать Кашлину язык. Время -- деньги. Вопрос только: чьи?.. Пьянел он скоро и пил охотно, в отличие от меня.
-- Как поживает Кувыркалкина? -- спросил я.
-- Как сыр в масле.
-- А фирма?
-- Как масло, в котором сыр.
-- Я давно хотел спросить, почему вы организовали товарищество с ограниченной ответственностью, а не совместное предприятие?
-- Товарищество с неограниченной безответственностью, -пошутил он. -- В принципе, не хотели затягивать. Для СП пришлось бы посылатьШекельграббера в США, искать фирму-соучредителя... В общем, лишняя волынка и пустая трата денег, которых тогда было шаром покати.
Мы еще выпили, и я заказал второй графин. Кашлин порозовел и оживился.
-- Размахаева говорила мне, что до "Долины царей" вы работали в академическом институте и подавали неплохие надежды вырасти в крупного ученого. Что же заставило все бросить и податься в другую сторону?
-- Нищета. Самая обыкновенная, постылая и заевшая. В пересчете на колбасу научный сотрудник сейчас получает три килограмма, ну четыре -- роли не меняет. Или семь бутылок водки.
-- Можно было бы и перетерпеть, раз наука требует нищеты.
-- Я бы потерпел, семья не хотела. Сколько я ни твердил жене, что надо пассивно страдать в очередях за минтаем, она ни в какую, лишь отвечала: "Мы уже отлично знаем, какой ты великий ученый, и соседи тоже знают. Так что, если хочешь распространяться о своем величии, уходи от дома куда-нибудь подальше и там вкручивай". Она приводила сына в слезах: "Антон, проси папу, чтоб заработал денег", -- и сын, показывая на богатых одноклассников, пенял мне бедностью. Задушевные переговоры с ним никакого успеха не имели. Угрозы тоже: "Я тебя в угол поставлю!" -- "Думаешь, испугаюсь?" -- отвечал. Растратив терпение, я снимал ремень. "Ну ладно, хватит уже с меня, -- через некоторое время говорил он. -- Сам видишь, что толку нет. Лучше купи компьютер".
Мы выпили и закусили.
-- Вот так! На седьмом году перестройки я сидел голодный, смотрел по черно-белому телевизору, как расторопное быдло продает в загранутиль родину наперегонки друг с другом, и ломал голову, как бы и мне отличиться не за счет родины, а за счет быдла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29