Один браслет он надел быстро, но тут Игошин возобновил борьбу, и Вадим держал его, пока Николаев пытался поймать Игошина за вторую руку.
Вадим помог захватить запястье Игошина. Защелкнулся второй браслет наручника, но Игошин не сдавался, пытаясь подняться, сбросить с себя работника милиции.
Скованные наручниками руки ослабили сопротивление Игошина, а тут еще Вадим сумел сесть на его ноги, и Николаев быстро связал их ремнем. Игошин затих, лежа вниз лицом.
— Слушай… — задыхаясь от усталости и волнения, сказал Николаев, — я старший лейтенант милиции… я искал тебя и нашел… догадываешься, зачем я тебя искал?..
И тут вздрогнули все находившиеся на поляне от крика. Хватая крепкими зубами притоптанную траву, Андрей Игошин бился лицом о землю и дико, нечеловечески кричал.
Ни раньше, ни потом не слышал старший лейтенант такого крика. Вадим непроизвольно зажал уши руками. А Сорока, повидавший всякое на своем долгом веку, бегом бросился к озеру, зачерпнул воды и вылил ведро на Игошина. Тот замолчал.
— Эх, люди-человеки, — горестно вздохнул старый охотник. — Что ты наделал, Андрюха?!
16
Успокоились не скоро. Подняли, посадили на колоду Игошина, который теперь опустошенно молчал.
Из-под его опущенных век непрерывно катились слезы, оставляя светлые дорожки на грязном, испачканном золою и землей, сразу осунувшемся лице.
Всплеснул руками дед Сорока:
— Батюшки-светы, да на кого же вы похожи, ребята?!
Ожесточенная схватка происходила на кострище, Николаев и Вадим были измазаны грязью. Только сейчас почувствовал Николаев боль от ожога — вылившийся из котелка чай ошпарил ему руку. Под глазом Вадима всплывал огромный кровоподтек.
— Спасибо вам, товарищи, — тихо сказал Николаев. — Дело сделано. А сейчас давайте обсудим, как будем охранять этого. — Он кивнул на Игошина.
— За тобой слово, Иван Александрович, — ответил Сорока. — Ты приказывай, мы исполним.
— Когда подойдут ваши? — обратился Николаев к геологу.
— К заходу солнца будут здесь.
— Так вот, охранять Игошина будем по трое… Товарищ… — Следователь вопросительно посмотрел на геолога.
— Никонов Виктор Иванович, — быстро подсказал тот.
— Виктор Иванович, извините, что напугали вас. Но мы не могли вам объяснить все сразу, пошли бы расспросы, разговоры, а нам нельзя было этого делать. Как видите, мы были правы, Игошин находился близко, мог слышать, насторожиться и в лучшем случае уйти. Этот человек подозревается в убийстве двух человек из ленинградской партии, — сказал он.
— Мы за этим псом сколько дней идем, — со злостью вмешался Вадим и крикнул Игошину: — Ты бы нашим мужикам попался, гад, они бы тебя под орех разделали! За что ты Олега? А завхоза? За что?
Пришлось Николаеву успокаивать теперь Вадима, но он извлек урок из этого разговора: нужно было опасаться не только побега Игошина, но и самосуда над ним. Значит, в каждой группе охраны должен быть работник милиции. Сейчас он один, но скоро прибудут Колбин и Балуткин.
«А пока, — подумал Николаев, — смотри, Ваня, в оба и за тем, и за другими. Ночь впереди».
Нужно было оформлять документы.
Разложив бумагу на ровном пне, торчавшем у костра, лейтенант составил протокол задержания и приступил к обыску Игошина.
Тот не сопротивлялся, равнодушно разрешая снимать с себя вещи, которые узнавал кипевший от ярости Вадим.
На руке Игошина были часы убитого главного геолога Олега Нефедова — их хорошо знал Вадим, в кармане нашли нефедовский складной нож. Ружье — двустволка с вертикальными стволами принадлежала завхозу Горбуну.
— Рюкзак у него должен быть, — подсказал Сорока. — Где твой сидор, парень? — обратился он к Игошину. Тот молча кивнул в сторону тропы.
«Хороший признак, — обрадовался Николаев, — значит, будет давать показания».
Старший лейтенант попросил Сороку поискать рюкзак Игошина, и охотник вскоре принес его к костру.
— Спрятал у опушки, недалеко от тропы, — пояснил он.
Тут Андрей впервые поднял лицо, грязно выругался:
— Иуда ты, дед, — хрипло сказал он. — Поверил я тебе зря. Я за вами вдоль тропы километров десять шел, надо было перестрелять всех, как уток, — пожалел. Знал бы, зачем идете, — всех порешил бы.
— Вот как? — Дед Сорока направился было к Игошину, но старший лейтенант предостерегающе поднял руку, и он остановился. — Ты род людской опозорил, тайгу опоганил. Зверем бы назвал я тебя, да боюсь зверя обидеть. Э, да что говорить! — Сорока устало махнул рукой.
В рюкзаке Игошина тоже обнаружили вещи убитых.
Николаев все тщательно записал.
Между тем наступали сумерки.
Возвратились из маршрута геологи — два здоровенных парня.
Долго кипели страсти, когда узнали они о происшедшем — убийстве, розыске, задержании Андрея Игошина.
Опять Николаеву пришлось напомнить людям, что нельзя допускать самоуправства.
Игошину устроили постель, но он отказался прилечь, сидел, прислонившись к дереву, запрокинув голову, смотрел в небо.
На землю опускалась ночь. От озера пополз клочковатый туман. В костре потрескивали ветки. Измученного и потрясенного событиями Вадима отправили спать. Сорока отказался:
— Не усну я, Иван Александрович, да мне по-стариковски много ли сна надо? Посижу с тобой.
Вместе с ними дежурил один из геологов.
Напряжение понемногу спадало. Николаев думал теперь о том, как организовать конвоирование. И еще очень хотелось ему допросить Игошина, но он чувствовал, что нужно подождать, пока схлынет злость Андрея, погаснет надежда вырваться, уйти в тайгу и захочется облегчить душу признанием.
— Иван Александрович, — тихо сказал Сорока, — как бы Балуткин в шалаше нас не стал дожидаться, время потеряем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19