- По какому делу? - грубо произнесла старуха, недовольно глядя на посетительницу.
Инга покосилась на двери соседей и произнесла с мольбой:
- Можно пройти? Я не могу сказать здесь.
Ни единый мускул не дрогнул на дряблом лице старухи. Она стояла не шелохнувшись, отстраненно глядя на посетительницу. Точнее, не на нее, а сквозь нее. Прошла целая тягостная минута, а может, и две, прежде чем старуха распахнула дверь и впустила девушку в дом. Затем воровато зыркнула глазами по площадке и заперла дверь на три замка. Только после этого бабуля взглянула на девушку по-человечески и выдала какое-то подобие улыбки. От этой улыбки у Инги поползли по спине мурашки.
Прихожая была завалена каким-то тряпьем и темной мебелью. Старуха указала жестом на дверь комнаты. Инга прошла в такую же неаккуратную, заваленную хламом залу и присела на краешек стула, на который указала старушка. В комнате стояли комод, огромный кожаный диван, трельяж, четыре стула и красивый дубовый стол, на котором горели три свечки. В углу громоздился иконостас, и под ним едва теплилась лампада. На стенах висели мешочки и пучки каких-то трав.
Бабка присела напротив и внимательно вгляделась в юное лицо гостьи.
- Говори, с чем пожаловала, - произнесла она грубо, но уже не так сердито.
Глаза Инги наполнились слезами.
- Если вы не поможете, я не знаю, к кому мне больше обратиться. Я жду ребенка. И я очень боюсь.
- Я знаю, что ты ждешь ребенка, - не моргнув, произнесла бабка. - Что ты хочешь от меня?
- Научите, как мне от него избавиться. Я знаю, что это не просто. После того как я сдала анализы на аборт, на меня напали бандиты. Я почувствовала, что это знак. Что мне делать аборт нельзя.
- Ты правильно почувствовала, - произнесла бабка, и в глазах её появилась усмешка. - Аборты нельзя делать никогда, ни при каких обстоятельствах. Запомни, дочка.
- Даже если носишь в утробе семя Сатаны?
На это бабка ничего не ответила. Ни один мускул не дернулся на её обвислых щеках. После некоторого молчания она произнесла:
- Я ничем не могу тебе помочь. Мои силы слишком малы по сравнению с теми, которые вертятся вокруг тебя. Уходи!
Инга вздрогнула.
- Куда уходить? - затряслась девушка. - Что же мне делать? Куда мне идти?
- Домой иди, доченька, - произнесла бабка, и глаза её потеплели. - Все равно будет не по-твоему, а по-ихнему. Но помни, - голос бабки снизился до полушепота, - куда направлены черные силы, туда направлены и светлые. Если одни силы несут тебе гибель, следом другие силы несут спасение. Будь внимательнее и слушайся своего сердца.
Перед тем как вытолкнуть Ингу за дверь, бабка прошептала ей в ухо:
- Под нож свое чрево не клади. Истечешь кровью...
Едва Инга переступила порог своего дома, к ней сразу же метнулась встревоженная мать.
- Звонили из милиции. Они сказали, что ты беременная. Это правда?
- Правда, - ответила Инга, спокойно глядя матери в глаза. - Ты не волнуйся. Я выхожу замуж. Мне вчера сделали предложение.
20
За квартал до журнала она замедлила шаг. Если сегодня она вернется к Вороновичу, то спасения уже не будет. Инга остановилась и растерянно осмотрелась по сторонам. Юлька говорила, что в гибельных ситуациях всегда есть выход, нужно только прислушаться к сердцу и внимательно осмотреться по сторонам. Господь не оставляет даже самых отъявленных грешников. Инга прислушалась к сердцу и не услышала ничего. При мыслях о Вороновиче сердце замирает, значит, на него надежд не было. Но внезапно взгляд девушки упал на таксофон. "Вот оно, спасение!" - радостно мелькнуло в голове. Инга подбежала к нему и набрала номер четыреста шестнадцатой комнаты гостиницы "Космос".
Через сорок минут она уже вошла в роскошный холл отеля, и Володя обрадованно ринулся ей навстречу. Они крепко обнялись, после чего поднялись на четвертый этаж, вошли в его комнату и не выходили из неё три дня, отключив телефон и зашторив окна. Только чувство голода заставило их вылезти утром четвертого дня. Влюбленная пара мило позавтракала в одном уютном ресторанчике, отделанном под средневековую харчевню. А вечером герой-любовник, не попрощавшись, укатил в свою Самару.
Через две недели после его отъезда не пришли месячные, а через месяц уже было ясно, что она залетела. Ее реакция на столь нетипичное состояние была по меньшей мере странной. Беременность не пугала девушку, но и особо не радовала. Не радовала потому, что рожать она пока не планировала, а не пугала, потому что она теперь точно знала, что не бездетная. Также девушка холодно рассудила, что если ей и предстоит произвести на свет дитя, то лучше это сделать от чувака из Самары, чем от кого бы то ни было.
В последние дни Инга почувствовала в себе перемену. Она стала спокойной, рассудительной, немногословной. На все звонки Вороновича строго отвечала, что все кончено и чтобы больше не звонил. И если тот намеревался приехать, то спокойно отправлялась в парк, перепоручив с "товарищем" объясняться маме. Инга стала равнодушна и к тому, что Вороновичу осталось жить считанные дни и что она напоследок заставляет его так изуверски мучиться.
"Пусть мучается, - зло шептала девушка, когда накатывали слезы, - а я хочу жить!" Ведь ей ещё в принципе так немного, а морально она уже старуха. Она даже смеяться по-человечески разучилась. Теперь зарождающаяся внутри жизнь наполняла её пустые дни каким-то неведомым раньше смыслом. Нет-нет, никаких абортов. Лучше быть матерью-одиночкой, чем вечной шлюхой Вороновича. Словом, жизнь стала не такой тошной, какой была до этого. Словом, все было чики-пики, как говорил Сигизмундович.
И только по ночам Инге продолжала сниться Ирландия:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61