Стране плохо, Отечеству? Народу, жителям страны, человеку? Нет.
Плохо только винтику на гранях пирамиды - только человеку, умноженному на минус единицу.
Кручинин помрачнел.
- Довольно... Я правильно понял? Человек, умноженный на минус единицу, - человек с двойной моралью.
- Удобный проводник сил зла.
- Но мораль у него двойная? Так?
- Может быть, и тройная, и четверная. А точнее - ее нет вовсе.
- Значит, - подмигнув, сказал Кручинин, - вы тоже человек, умноженный на минус единицу.
- Здрасьте вам, приехали, - изумился Изместьев. - Поговорили называется. С чего вы взяли?
- Вернемся к нашим баранам, - жестко сказал Кручинин. - Я внимательно вас выслушал и должен сказать, что теория ваша вредная. Я бы даже сказал, социально опасная. Ваше дело, конечно, соглашаться или не соглашаться. Но мой вам совет: держите свои мысли при себе. Еще лучше - выкиньте всю эту чушь из головы. Записали - уничтожьте.
- Но, Виктор Петрович. Душа умирает. Душа умирает в каждом из нас, если мы видим и молчим.
- Что-то там у вас, конечно, есть, - примирительнее сказал следователь. - Правда, путаное. Нечеткое.
И главное, несвоевременное - зачем вперед батьки в пекло? Можете помешать... В общем, как хотите. Но я вам рекомендую - уничтожьте.
- Никогда не понимал запретительных акций. Какой смысл? Все равно рано или поздно прорвется, никуда не денешься. Можно, конечно, запретить не замечать гору, которая у всех под носом, но надолго лн?
Другое дело, если бы вы сказали, что все наши умствования, вся паша так называемая работа мысли - ничто перед величием и мудростью живой жизни, природы. Что человек - только продукт ее, и теории его - продукт продукта. Что все его потуги на царствование, на верховную власть над ней - от невежества и гордыни. От неразвитости души.
- Человекобог, а не богочеловек?
- Именно.
- И тем не менее прислушайтесь. Не надо сейчас.
Ни к чему.
- Истина сноснее вполоткрыта, как говорил дедушка Крылов?
- А что вы думаете? - подхватил Кручинин. - Он прав. Когда такая рубка идет - вдвойне. Втройне прав.
- Жаль.
- Ну, я вас предупредил... Кстати, о знаках. Там, у озера, мне говорили, был дорожный знак... "Сквозной проезд запрещен". Или "кирпич". Стоял несколько лет и вдруг исчез.
- Очередное головотяпство. Зачем там дорожный знак, когда ни одна машина проехать туда не может.
- Почему он исчез, по-вашему?
- Понятия не имею.
- Сам знак мы нашли. Он согнут, помят. Л вот столб, на котором был прибит, исчез.
- Вопрос не ко мне... Там не столб. Заломалн молодую березу, врыли. Делают что хотят. Чтоб мотоциклисты не катались. А они все равно ездят что им какой-то знак?
- Скажите, Алексей Лукич, - спросил следователь, лукаво улыбаясь. - А тот плащ, в котором вы были в тот день... он сохранился?
Изместьев бросил быстрый взгляд на следователя.
- Он на мне.
- Разве?
Изместьев взорвался.
- Что вы хотите сказать?
- Нервничаете, - Кручинин подбросил шарик. - Неосторожно, Алексей Лукич, ох, как неосторожно. Нет тайного, что не стало бы явным.
- Я уже объяснял. - Изместьев был явно взволнован, ему никак не удавалось взять себя в руки, и оттого он еще необратимее досадовал на себя. - Ни лгать не хочу, ни свидетельствовать в вашу пользу,
- Потому что правосудие несправедливо?
- Несовершенно.
- А может быть, все дело в другом? - вкрадчиво спрашивал следователь. А, Алексей Лукич? Может быть, вы просто не хотите показаться передо мной тем, кто вы есть на самом деле?
- Я?
- Может быть... исполнилось тело желаний и сил, и черное дело я вновь совершил?
- Перестаньте. Вы в своем уме?
- К сожалению, Алексей Лукич, вы у меня не один.
Надо прощупать молодежь. Причем срочно. Иначе разбегутся, - и резко развернулся к Изместьеву. - Правду! Говорите правду! Ну?.. Где топор? Куда вы спрятали плащ? Быстро! Правду!
Они зло смотрели друг на друга. Изместьев побагровел - дышал тяжело, сипло.
- Аа, - махнул он и быстро зашагал в сторону дачного поселка. - Подите вы...
- Куда же вы? - рассмеялся Кручинин. - Алексей Лукич, голубчик?
- К дьяволу!
13
Они отпустили частника у центральных ворот дачного поселка. Дальше пехом.
Улица вилась по краю леса, номера прыгают, фонари разбиты.
- Шесть. Она.
- Не слабое сооружение.
- Однако на кладбище ветер свищет.
- Это еще надо проверить.
Они перемахнули через забор.
- Мать моя буфетчица, опять накол?
- Вскроем.
Окна плотно зашторены, ставни на зиму не забиты.
- Непруха.
- Tec, - прошептал Иван.
Андрей приложил ухо к двери.
- Есть! - и задергал. - Открывай!
- Чего надо?
Голос скрипучий, ломкий - обитатель дачи явно не рад был непрошеным гостям.
- Открывай! - Андрей затряс дверь так, что в ближайших окнах пискнули стекла. - Ну?
- Чего надо?
- Шоколада!
- Проваливайте, откуда прпшлн.
- Ты, что ли? Артем? Ну, кидало, божий одуванчик.
Обыскались. Слышь, давай без шума.
- От кого?.. Я вас не знаю.
- Открывай! Ну!
- Я принимаю по утрам... Завтра.
- Высадим!
За дверью замолчали. Затем неожиданно в замке хрумкнул замок, и правая створка с писком отошла и шмякнулась о перильце крыльца.
Севка первым шагнул в темноту.
- Как у чукчи.
- Не жмотничай! Зажги свет!
- Эй! - позвал Иван. - Ты где?
Внезапно под высоким потолком вспыхнула люстра, и они увидели справа у стены узкоплечего длинноволосого парня в джинсовой паре. Двумя руками он сжимал пистолет.
- Стоять! - визгливо вскричал он. - Стоять!
Андрей почесал у виска.
- Арте-е-ем. Золотой.
- Стоять!
- Ну, ты даешь.
- Дверь! - показал пистолетом Мамонов.
- Убери игрушку, - сказал Андрей. - Спрячь.
- Дверь!
- Понял, - Иван плотно прикрыл дверь.
- Лицом к стене! Живо! - командовал Мамонов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28