Почему засела в сердце? А может, потому и засела и мучает его, что не такая, как все?
Костя допил водку. И почувствовал, что хватил лишку.
Предметы бара стали расплываться, Денис за стойкой раздвоился, потянуло в сон.
— Денис! – заплетающимся языком позвал Костя.
Тот подошел.
— Чего-то меня, Дэн, развезло, вызови тачку, отправь домой.
— Рассчитаешься сейчас или записать?
— А? Совсем чердак едет, конечно, сейчас.
Он достал сотенную.
— Вызови такси.
— Тебя грузчик наш отвезет, у него «шаха» здесь. Пошли во двор.
Качаясь на одеревеневших ногах, Костя вышел во двор, рухнул на заднее сиденье, и через полчаса водитель передал тело домработнице.
Разбудила его, лежащего одетым на софе в зале, мать, вернувшаяся из университета.
— Ты что же делаешь? Мне про природу заливал, а сам? Нажрался, как последняя скотина, да еще с утра. Смотреть на тебя противно.
— Мам, отстань, и так плохо.
— Нет, а ты что хотел? И учти, никакой похмелки я тебе не дам и никуда из дома не выпущу. Раздевайся, прими душ и в постель.
Раздался телефонный звонок. Анна Сергеевна подняла трубку:
— Алло!.. Эдик?.. Дома. Нет, Эдя, он не может выйти, не в состоянии… вот именно… так что вы сегодня без него… Хорошо, хорошо. До свидания.
В любой другой ситуации Костя ни за что не позволил бы матери решать за него – идти ли ему к друзьям или нет. Просто снял бы трубку параллельного телефона. Но сегодня ему было не до Эдика, и он равнодушно воспринял ответ матери. Сейчас ему самому не хотелось никуда идти. Не хотелось ни веселья, ни водки. Единственное, что он сделал бы с удовольствием, так это просто поговорил бы с Леной, но это было невозможно. А посему Костя подчинился матери, ушел в свою комнату и лег в постель.
Анна Сергеевна удивилась спокойному послушанию сына. Она готова была к скандалу, к оскорблениям, к тому, что сын все равно поступит по-своему и уйдет. Но тот поступил иначе, Костя послушался ее, и это обстоятельство вселило в Анну Сергеевну беспокойство. Она вскоре подошла к постели, присела.
— Что-нибудь случилось, Костя?
— Ничего.
— Не надо лгать матери.
— Я говорю правду.
— Но такого никогда не было. Чтобы ты послушал меня с первого слова.
— Все тебе не так. Иди встречай отчима, я хочу побыть один.
— Ты не заболел?
— Я всегда болею, когда перепью.
В полном недоумении Анна Сергеевна вышла из комнаты.
Пришел с работы Григорий Максимович. Супруга поспешила к нему с новостью о поведении Кости.
— Натворил, наверное, опять чего-нибудь, вот и прячется. Я, кстати, с нашим участковым встретился сегодня. Приходил в мэрию специально ко мне. Каково?
— Зачем?
— С просьбой, чтобы приструнили сыночка. Тюрьма по нему плачет, если не прекратит пьяные выходки.
— Какие выходки, Гриша?
— А ты загляни на досуге в милицию. Там тебе расскажут. Этот участковый, видишь ли, только из уважения ко мне и тебе отмазывает, как он выразился, нашего засранца. То Костик морду в кабаке кому-то разобьет, то на стене напишет похабщину, то телефонную будку опрокинет. Там у участкового много чего. И Костик всегда мной прикрывается – таскает с собой мою визитку. Ты понимаешь, как он меня подставляет?
— Но, Гриша, почему об этом я узнаю только сегодня?
— А ты думаешь, когда я узнал? Вчера? После сегодняшнего визита капитана и узнал. Это хорошо, что Костик дома, я сейчас проведу с ним беседу.
— Не сегодня, Гриша. Придет в нормальное состояние, тогда вместе и поговорим.
— Ты лелеешь надежду, что Константин когда-нибудь вернется в нормальное состояние?
— Гриш! Давай прекратим этот разговор. Я знаю, что говорю. – Когда было надо, Анна Сергеевна могла быть непреклонной и властной.

* * *
Сегодня вместо обычного совещания в части был назначен товарищеский суд чести младших офицеров. Рассматривалось дело старшего лейтенанта Доронина Александра Владимировича, которое состояло из нескольких пунктов, но доминирующим было обвинение в превышении командиром роты своих полномочий. Ну, конечно, до кучи, и употребление спиртных напитков в служебное время, как будто у офицера есть какое-то другое время, и отказ заступить в наряд. И еще много чего, вытащенное на свет божий из объемной записной книжки бдительного заместителя командира части по воспитательной работе – майора Куделина.
И кому какое дело, что выпил Доронин, встретив своего однокурсника на сборах, и всего сто граммов? Было? Было. И то, что отказался заступить в наряд вместо «скосившего» под больного сынка начальника штаба округа? Опять-таки. Было? Было.
А превышение власти? В чем? В том, что въехал в челюсть одному подчиненному, распоясавшемуся сержанту? Сержанту, который заставлял молодых солдат закапывать на двухметровую глубину случайно брошенный мимо урны окурок? Конечно, юридически он не имел права трогать сержанта Шульгина. Но этот тип являл собой образец мерзости и цинизма. С каким-то садистским упоением он унижал тех, кто был моложе по срокам службы и слабее его.
И разве Доронин не пытался по-хорошему урезонить сержанта? Не проводил беседы? Не наказывал дисциплинарно? Но куда там? Шульгин только нагло смотрел в глаза – говори, мол, говори, золотая рыбка, ничего ты мне сделать не сможешь. И разве не подавал Доронин рапорт о проступках сержанта вышестоящему командованию? Подавал. А результат? Нулевой. Воспитывай, ты на то и поставлен. Вот и провел Доронин воспитательную работу. Один удар – и Шульгин тут же обнаружил, что он на самом деле представляет. Куда спесь девалась? Хотел узнать, что я смогу ему сделать? А вот что. И так будет постоянно, пока не поймет, что вокруг него люди, а не рабы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12