Или неужто не захочет взглянуть на родного сыночка, на жену, которую не видел девять лет? Нет, она знала, что Цинь Шутянь тоже истосковался, что он будет ехать и идти днем и ночью. Поджидая его, она лишилась сна. Цзюньцзюнь, свернувшись, лежал рядом с ней, она обнимала его, целовала, а он, к счастью, не просыпался. Ночи напролет она прислушивалась: не раздастся ли звук шагов, стук в дверь, не могла дождаться, и в конце концов у нее родилось предчувствие, что Цинь Шутянь приедет утром. Она слышала, что автобус из областного центра в уездный приходит во второй половине дня. От уездного центра до Лотосов еще шестьдесят ли, но Шутянь, конечно, не станет дожидаться утреннего автобуса, а сам постарается вернуться по шоссе ночью. Да, именно так…
Когда она кончала подметать улицу, уже рассветало, и Ху Юйинь вновь охватывало разочарование. Все-таки мужчины грубый и черствый народ. Если тебя сразу не отпускают из-за всяких формальностей, напиши хотя бы письмо, а лучше – дай телеграмму, бессовестный, чтобы человек не ждал тебя день и ночь, не вытягивал шею, глядя на дорогу! А может быть, Шутянь застрял в уездном городе и восстанавливается на работу? Ох уж это мужское самолюбие, огромное, как небо! Ху Юйинь не хотела, чтобы Шутянь поднимался по служебной лестнице. Опасно! Сидел бы лучше с ней и с сыночком, занимался участком, разводил свиней, кур, уток, цветы, ходил на работу в поле, пел с ней песни – вот жизнь была бы…
Годы унижений сделали Ху Юйинь не только твердой, но и недоверчивой. С самого момента реабилитации она боялась повторения прошлого, боялась, что опять закричат: «Долой новую кулачку!» Боялась, что народные ополченцы снова повесят ей на шею доску, потащат на «митинг критики и борьбы», бросят на колени… Именно поэтому она так страстно, до нервной дрожи в сердце мечтала, чтобы муж поскорее вернулся. Чтобы через два или три дня после его возвращения, пусть даже через полмесяца, они, гордо выпрямившись, как настоящие муж и жена, могли вместе пройти по улице, заглянуть в магазин, поговорить и посмеяться у ворот. Шутянь, возвращайся скорее! Почему ты еще не вернулся? А вдруг в один злосчастный день меня снова объявят кулачкой, а тебя правым элементом и сбудется печальная судьба, которую предсказал мне слепой гадатель? Тогда никаких слез не хватит…
В то утро стоял туман, выпала роса с инеем, Ху Юйинь немного знобило. Она мела улицу. Ночью сон не шел – она лежала с открытыми глазами, вытянув затекшие ноги. Она уже устала ждать: с утра до вечера сплошные разочарования, сплошные слезы – надоело даже наволочку менять. Какая же это реабилитация, если муж не возвращается? Какой от всего этого толк, польза какая? Она уже собиралась пойти в сельский ревком и спросить их напрямик: почему не возвращаете моего Шутяня? Разве это исправление политической линии? Почему не посылаете за ним?…
Бамбуковый веник шуршал по темным каменным плитам, она дошла до знакомого переулка возле сельпо и прислонилась к стене. Машинально взглянула на боковую дверь, у которой тогда свалился Ван Цюшэ. Теперь эта дверь была заложена кирпичами и замурована, осталась только неглубокая ниша. Бог с ней, все это старье, зачем вспоминать? Она повернулась, снова взяла веник и вдруг увидела вдали человека с чем-то вроде саквояжа. Он быстро шел к ней – наверное, хочет поспеть на утренний автобус, но ведь он ошибся, остановка в другой стороне! Кричать нет сил – подойдет, тогда и скажу… Веник снова зашуршал по каменным плитам…
– Юйинь! Юйинь, Юйинь!
Кто это кричит? Почему ее зовут, да еще так рано? У Ху Юйинь затуманились глаза, она с трудом различила, что человек – он был высокий, худой, бородатый, в новом костюме – подошел к ней и поставил саквояж у своих ног. Она невольно отпрянула.
– Юйинь! – еще громче закричал мужчина и вдруг, раскинув руки, бросился к ней. Она ругала себя, что не узнает его: наверное, должна узнать, но что-то случилось и с ее глазами, и с ее памятью. Неужели это Шутянь? Тот самый Шутянь, которого она ждала дни и ночи? Или она спит, все происходит во сне? Она вся дрожала, сдавило грудь, сердце прыгало… Она с трудом разжала губы, издала крик, от которого могли расколоться даже камни:
– Шу-тянь!
Муж обнял ее крепкими, загрубевшими руками – обнял так сильно, что оторвал от земли. Ее тело сразу обмякло, стало гибким, как тростник. Она закрыла глаза, лицо ее побледнело, точно у статуи из белого нефрита. Пусть сжимает изо всех сил, пусть колет несбритой щетиной – главное, что он вернулся, что это не сон, что Шутянь действительно вернулся! А если даже и сон, пусть продлится подольше…
Бамбуковый веник валялся на темных каменных плитах. Цинь Шутянь посадил жену на крыльцо и сел рядом, продолжая сжимать ее в объятиях. Только тут у Ху Юйинь прорвались рыдания:
– Шутянь! Это ты, ты…
– Да, Юйинь, это я… Не плачь, не надо!
– Ты даже не написал, что возвращаешься… Я ждала тебя целыми днями, но чувствовала, что ты придешь утром…
– Когда мне было писать? Да и все равно письмо пришло бы позже меня. Я сразу сел на пароход, потом на поезд, потом на машину и жалел только, что у меня нет крыльев. Впрочем, я долетел быстрей, чем на крыльях: больше тысячи ли за три дня! А ты что, не рада, Юйинь, не рада?
– Что ты, я только ради тебя и жила!
– И я тоже! Иначе давно бросился бы в озеро Дунтин…
Ху Юйинь внезапно прекратила плакать, обвила руками шею Цинь Шутяня и покрыла все его лицо поцелуями.
– Ой, Юйинь, исколешься, я не успел побриться!
– Ты же мужчина, что ты понимаешь в женщинах?
– Мне кажется, что тебя я понимаю…
– Я каждый день, когда мела улицу, шептала твое имя и мысленно разговаривала с тобой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81