В противном случае это сказалось бы на долгосрочных планах партии, государства и вылилось бы… Во что? Этого никто, кроме господа бога, объяснить не мог. Недаром после земельной реформы во всех деревнях в ходе многочисленных кампаний было проведено новое разделение на классы. При давно обобществленных средствах производства фактически не осталось частной собственности, поэтому принадлежность к тому или иному классу определялась на основании политической позиции человека. А еще осталась проблема наследования: можно ли считать, что дети и внуки обязательно Наследуют социальное положение своих отцов и дедов? Конечно, лучше всего было бы сохранить эту проблему для потомков. Если заранее решить за них все вопросы, то не вырастут ли они обыкновенными идиотами, не способными ни на одно самостоятельное дело? Но тут я уже сознаю, что говорю слишком дерзкие вещи, и предпочитаю вернуться к главному повествованию. Посмотрим, какие спектакли устраивал за эти годы Помешанный Цинь.
В шестьдесят седьмом году, в самый разгар левого движения, неизвестно откуда пришла директива поставить перед домом каждого вредителя скульптуру собаки, чтобы подчеркнуть его отличие от революционеров и облегчить проведение диктатуры масс. Тогда же в крупных городах дети проверенных лиц получили право носить красные повязки и именоваться хунвэйбинами – «красными охранниками», дети менее проверенных лиц – желтые повязки, а дети вредителей обязаны были носить белые повязки и назывались «щенками» или попросту «сукиными сынами». В Лотосах, вместе с Ху Юйинь, теперь насчитывалось уже двадцать три таких вредителя, и всем им полагались изображения собак. Это была общественная работа, за которую не начислялись трудовые единицы, поэтому естественно, что ее свалили на закоренелого правого Цинь Шутяня.
Получив приказ, Цинь накопал глины, разнес ее на коромысле по улице и вывалил по корзине перед домом каждого вредителя. Потом принялся за творческую работу, которая вызвала большой интерес у всех сельчан. Чуть ли не целый день вокруг Циня толпились зрители, высказывавшие свои предложения и критические суждения. Цинь работал вдохновенно, оттачивая каждую деталь. Не прошло и месяца, как были готовы двадцать две скульптуры: высокие, низкие, толстые, худые, обладавшие собачьей внешностью и в то же время напоминавшие своих людских прототипов. На каждой висела бирка с именем и должностью того или иного «черного дьявола».
Это событие надолго стало одним из важнейших в объединенной бригаде. Все обсуждали работу Циня, хвалили ее и были единодушны в том, что больше других ему удалось собственное изображение.
– Эй, Помешанный! А ты, оказывается, хитер, лучше всего себя самого слепил!
– Да нет, я не хитрил. Просто следовал высочайшему указанию о том, что жизнь – единственный источник литературы и искусства. Ясно, что себя я знаю лучше всего, вот и получилось похоже…
Но позднее в творческой работе Циня выявилось одно важное упущение: он не изобразил в виде собаки молодую вдову Ху Юйинь. Когда этот «заговор» наконец раскрыли, скульптора тут же поволокли на собрание и начали публично допрашивать: почему он защищает новую кулачку, что его с ней связывает? Пришлось дать ему как следует по шее, прежде чем он склонил голову и признал свою вину: оказывается, он исходил из прежнего числа вредителей и совсем забыл про Ху Юйинь, объявленную кулачкой только во время самой последней кампании.
Цинь обещал доказать свое раскаяние практическими действиями, но снова продолжал тянуть. А тут начальство прислало бумагу, в которой говорилось, что при борьбе с врагами нужно обращать главное внимание на тактику и качество, глубоко вникать в тлетворную идеологию вредителей, а не заниматься формализмом. Поэтому скульптура собаки перед бывшим постоялым двором так и не появилась. Ху Юйинь была необыкновенно благодарна Цинь Шутяню. Говорят, что, когда его терзали на собрании, она сидела дома и плакала. Она понимала, что Цинь спас ее от позора, а может быть, и от смерти: если бы она была изображена в виде собаки и дети мочились бы на это изображение, ей оставалось бы только покончить с собой.
Хотя в начальственной бумаге и предписывалось не заниматься формализмом, но каждый раз, когда вредителей выводили напоказ, толпе, им на шею все-таки вешали черные доски, а на головы напяливали дурацкие колпаки. Сельчане слышали, что даже в Пекине, на массовых собраниях, объектам критики вешали черные доски, да еще привязывали их к столбам или избивали. И это крупных кадровых работников, старых революционеров! Чего уж взять с такого местечка, как Лотосы, что оно против Пекина? Оно даже на огромной карте в полстены выглядит не больше спичечной головки, а на многих картах его и вовсе не найти…
Само собой разумеется, что черные доски для вредителей села изготавливал Помешанный Цинь. Чтобы подчеркнуть свою справедливость, он доску для самого себя сделал большего размера, чем для остальных. На каждой доске был написан «ранг» вредителя, а затем его имя, перечеркнутое красным крестом. Этот крест означал, что вредитель за свои преступления заслуживает десяти тысяч расстрелов – по одному на каждом митинге. Во время изготовления черных досок Помешанный Цинь позволил себе еще одну дерзость: не перечеркнул имя новой кулачки Ху Юйинь, но этот его «заговор», как ни странно, ускользнул от зорких глаз революционных масс – вероятно, потому, что в этих глазах рябило от других многочисленных красных крестов. В результате Ху Юйинь выходила напоказ толпе со слезами не обиды, а радости, не переставая благодарить Цинь Шутяня за все, что он для нее делал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81