Как ты пыжился над книжками там, в похожих уже на сон девяностых, как ты проклинал вместе с многомудрыми авторами якобы бестолковых советских генералов! Дата «двадцать второе июня» там, в будущем, казалась настолько очевидной, что только идиоты могли ее прошляпить. Тебе даже в голову не могло прийти, что даже такой основополагающий, казалось бы, незыблемый исторический факт есть всего лишь результат, сумма, точка фокуса массы обстоятельств, решений различных лиц и кропотливых расчетов. Не все из которых может зафиксировать разведка, учесть в своих выкладках даже самый лучший штаб, предвидеть самый проницательный политик. Ты думал – только пустите меня туда, только дайте развернуться. Дали. И что?
А ничего. Твоего послезнания больше нет. Да его, как выяснилось, и не было вовсе. Так, иллюзия. Ты всего лишь один из пяти или скольких-то там миллионов бойцов. И ничем принципиально от них не отличаешься, разве что образование получше многих. Короче, стой в общем строю и не чирикай. Что должен делать – делай. А там посмотрим, что будет.
Молотов умолк. Сталин выступит в двенадцать по Москве, а пока присяга.
На плац втащили покрытую красной материей тумбу, установили рядом со сгруженными на землю длинными ящиками. «Равнение на знамя!» – Знаменосцы печатают шаг, все не так парадно-безупречно, как он привык видеть – но слегка поползший после окончания речи строй замирает на вдохе.
– Амирджанов!
– Йй-я!
По алфавиту Андрей был предпоследним, из своей второй шеренги он наблюдал, как подобные ему новобранцы выходили строевым к накрытой кумачом тумбе, зачитывали текст, расписывались в книге и возвращались в строй уже с положенными по штату водителям карабинами.
Дошла очередь и до него. Неловко пытаясь рубить шаг, он промаршировал к осененной знаменем тумбе и взял переплетенную в красный дерматин книжицу.
– Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик…
Далеко на западе «лаптежник» с крестами на плоскостях переворотом через крыло входит в пике над станцией. На путях два поезда, головами в разные стороны. Вокруг – суета, разбегаются люди-муравьи. В кустах рядышком – деловое шевеление, на тонком хоботке пульсирует желто-красный огонек. От тридцатисемимиллиметрового зенитного автомата с земли тянется цепочка светящихся шариков.
– … вступая в ряды Рабоче-Крестъянской Красной Армии…
Зенитчик в штампованной чашке сиденья сосредоточенно доворачивает штурвальчики наводки. Изломанные крылья пикировщика бьются в сетке прицела, как шершень в паутине. Заряжающий забивает в приемник очередную обойму.
– … принимаю присягу и торжественно клянусь…
Носок кирзового сапога аккуратно, даже нежно, давит педаль спуска, трассы идут к пойманному «Юнкерсу», от которого уже отделяется серия бомб. Треугольник фюзеляжа вытягивается, выходит, сволочь. Ладно. Бомбам лететь еще почти километр, секунд пять. И, похоже, в сторону. Работаем.
– … быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным бойцом…
Очередная обойма забита в патронник, длинный тонкий ствол доворачивается на следующий пикировщик. Очередь. Один из снарядов приходит прямо под мотор, от «лаптежника» отделяются какие-то ошметки, клубы дыма… И очередная серия черных точек. Успел сбросить, сука. Работаем. Обойма. Поймать следующего. Ог-гонь!
– … строго хранить военную и государственную тайну…
В сотне метров восточнее расчет второй установки лихорадочно стаскивает с орудия маскировочную сеть. Молодой парнишка в кажущейся огромной каске завороженно смотрит на идущие к земле бомбы.
– … беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров, Комиссаров и начальников…
Лейтенант, лишь самую малость старше пацана в каске беззвучно (за воем сирен «Юнкерса» слов не слышно) орет на растерявшегося. Тот дергается, хватает из ящика рядом с установкой обойму, ощетинившуюся клыками остроголовых снарядов…
– … Я клянусь добросовестно изучать военное дело…
… пытается забить обойму в гнездо, руки дрожат. Наконец, та входит на место, вторая зенитка открывает огонь. Между первой установкой и составом рвутся сброшенные подбитым «Юнкерсом» бомбы.
– … всемерно беречь военное и народное имущество…
Осыпанный комьями земли паровоз выпускает клубы пара, но это не попадание, котел цел. Машинист со сбитой взрывной волной фуражкой чуть приподнимает голову над обрезом окна. Паровоз трогается и медленно, очень медленно начинает тащить состав к выходному семафору.
– … и до последнего дыхания быть преданным своему народу, своей Советской Родине и Рабоче-Крестьянскому Правительству…
Снова первая установка, тонкий ствол слепо смотрит в небо. Наводчик пытается поднять голову, сетка прицела расплылась и почти не видна. Небо с почти уже неразличимыми изломанными кляксами самолетов темнеет, наводчик заваливается вбок, совсем как «Юнкерс» десятью секундами раньше.
– … Я всегда готов по приказу Рабоче-Крестъянского Правительства выступить на защиту моей Родины – Союза Советских Социалистических Республик…
Подносчик снарядов без сантиментов спихивает тело товарища с чашки сиденья, кладет руки на штурвалы. Очередная серия огненных шариков тянется к заходящим на цель пикировщикам.
– … И, как воин Рабоче-Крестьянской Красной Армии, я клянусь защищать ее мужественно, умело…
«Юнкерс» шарахается в сторону, его не зацепило, но прицел сбит, бомбы идут в чисто поле.
– … с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами…
Сброшенный с установки наводчик еще жив, пальцы скребут землю, потом они замирают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110