И вот возникает вопрос: в этом мире, в моей нынешней реальности есть ли то, что мне нужно преодолевать? Потому что долго спавшие во мне и снова зарождающиеся чувства меня пугали. Я чувствовала, что нахожусь на пороге чего-то рискованного, крутого. Передо мной глубокая пропасть, и я либо безрассудно прыгну в нее, либо разумно отступлю. В течение целых десяти лет я выбирала только безопасность.
– Ты слишком напряженно думаешь, Джо, – заметил Бен, и от его улыбки мой мир задрожал.
Я небрежно откинулась назад. Спокойная, как землетрясение.
– С чего ты взял?
– У тебя потемнели глаза, – ответил он, глядя в них. – Нервничаешь?
– Каменею от страха, – сказала я, удивив нас обоих откровенностью. Он рассмеялся, и я поразилась тому, как вначале его смех прозвучал громко, а потом утих. Неужели можно забыть, как смеется твой возлюбленный?
– Не волнуйся, я не кусаюсь. – Он наклонился вперед. – Не посмею.
Мой взгляд перешел на его губы. Очень плохо.
Я поискала тему, которая не возбуждала бы меня, не напоминала о прошлом и, боже избави, не заставила бы мое сердце опасно биться, и наконец остановилась на той части его жизни, которая не имеет ничего общего со мной.
– Ты все еще пишешь? Он кивнул.
– Но не стихи. Теперь я пишу детективные романы, романы-загадки. Ничего еще не напечатал, но по-прежнему стараюсь.
– Я рада. Твои стихи были замечательными.
Он пожал плечами, и этот жест подсказал мне, что для него это по-прежнему много значит.
– Это заставляет голову работать. Люблю создавать миры, характеры, ситуации.
– И решать загадки? – спросила я, и он кивнул, кладя в рот кусок хлеба. – Поэтому тебе нравится быть полицейским?
Он перестал жевать и задумчиво посмотрел на меня.
– Я не уверен, что мне нравится быть полицейским. И сам удивился этому признанию.
– Тогда почему ты это делаешь?
– Я обязан. Это принуждение. Призыв.
– Одержимость? – осторожно осведомилась я.
Он взглянул на меня.
– Да.
Я колебалась: снова опасная почва.
– Из-за того, что произошло со мной?
Он мигнул, но выражение его лица не изменилось. Наверно, решил, что, если я могу говорить об этом так открыто, он тоже может.
– И потому, что я не могу спокойно жить, когда с людьми, которые не могут себя защитить, происходят ужасные вещи.
Я просто смотрела на него, решив молчать, пока он не ответит на мой вопрос.
Он снова пожал плечами, но теперь за этим движением скрывалась ярость.
– Что ты от меня ждешь, Джо? Да, то, что случилось с тобой, с нами, сказалось на мне. Изменило мой взгляд на мир. Да и как могло быть иначе?
Я обнаружила, что не могу взглянуть ему в глаза.
– Но как это может до сих пор действовать на тебя? Бен кружил вокруг этого вопроса, как тигр, подошел к нему с нового направления.
– А как же твоя карьера? Ты фотограф, который запечатляет истину, но остается в безопасности по другую сторону объектива. Никто и ничто тебя не трогает, верно?
Я сложила руки на груди. Это неправда. Мои снимки хороши и правдивы. Конечно, замечание Ксавье о том, что это не приносит деньги, почти справедливо, но все же мои фотографии известны своим четким, недрогнувшим изображением самых забытых улиц Лас-Вегаса. Делая снимок, я убираю неон, и то, что остается, еще более поразительно своей простотой. На лих улицах живут люди. На этих углах подростков заставляют заниматься проституцией. Здесь каждый день теряют гораздо больше, чем во всех сверкающих казино. И я хочу, чтобы люди это знали и думали об этом.
– Мы все становимся такими, как нужно для выживания, – сдержанно произнесла я.
– А кем стала ты, Джоанна? Воином? Суперженщиной, стремящейся к мести, которая не нуждается ни в чем и ни в ком?
«Странный набор слов», – подумала я, поджимая губы.
– Осуждаешь?
– Просто интересуюсь.
Но мы оба знали, что все не так просто.
– Я тоже изменилась, Бен, – заявила я, отказываясь от обороны. – Когда кто-нибудь протягивает мне руку, я не хватаюсь за нее. И всегда ищу кулак за спиной.
Мой взгляд автоматически перешел на сидящего у стойки бара одинокого мужчину.
– Большинство женщин так не думает.
– Да, и я завидую этим женщинам. Я даже смутно помню, каково быть одной из них. – Я откинулась на спинку и перевела дыхание, понимая, что мои слова звучат слишком горько для приближающегося двадцатипятилетия. – Но я им не только завидую, Бен, я боюсь за них. Особенно боюсь за тех, кто станет подобен мне.
Мы воспользовались появлением официанта с едой и вином как предлогом, чтобы не разговаривать, но когда снопа остались одни, Бен сказал:
– Подобной тебе нет, Джо.
Я покопалась вилкой в спагетти.
– И не пытайся со мной любезничать. Заставишь меня пуститься наутек.
Он улыбнулся, и я пожелала, чтобы он этого не делал. Чувствовала, что снова стою на краю пропасти. Вот-вот упаду. Мне захотелось оттолкнуть его и с криком выбежать из комнаты. Захотелось прижать его к себе, затащить в свою постель. Но с первым у меня было больше практики, поэтому я его оттолкнула.
– Я живу с постоянным ощущением насилия, Бен, – произнесла я, наворачивая спагетти на вилку. – Вечерами ложусь с ним спать и встаю с ним по утрам. И это никогда не изменится.
– Я знаю о насилии, Джо. На работе вижу его каждый день… – Он покачал головой, налил вина в наши бокалы и слегка отхлебнул. Глаза его потемнели. – Этого достаточно, чтобы заставить меня ходить по улицам, как ты.
Я отодвинулась.
– Но это…
Это не то, что я делаю.
– Неправильно? – закончил он за меня, приняв мое удивление за несогласие. – Почему? Чем это отличается от твоих прогулок? От поисков? Выслеживания?
– Я фотографирую. Просто смотрю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134