Аннализа, прикрывшись подхваченным с полу халатом, вскочила и закричала: «Бруно!» Но он уже бежал прочь, чтобы ее не слышать и не видеть: она нанесла ему удар, от которого ему не оправиться. Он всегда будет ее ненавидеть.Он бежал к выходу из парка, к оживленному шоссе, слезы застилали ему глаза, но он все бежал и бежал вперед, словно смерть гналась за ним по пятам.Машины проносились в обоих направлениях, и ему чудом удалось проскочить не останавливаясь. Он пересек шоссе и вбежал в чей-то чужой парк. Пока он бежал, спасаясь от нестерпимого стыда, ему слышался за спиной голос матери, ее отчаянный крик, полный ужаса и боли: «Бруно, вернись!», потом раздался пронзительный, душераздирающий вигз тормозов по асфальту, потом ничего.Он опустился на землю под большим деревом и разрыдался:– Как ты могла, мама? Как ты могла?Его неотступно преследовало непристойное видение, этот клубок голых тел, распавшийся перед его потрясенным взором. «Как ты могла?» – повторял он снова и снова, рыдая и в отчаянии колотя кулаками по земле. * * * Судя по положению солнца, было около семи часов вечера. Бруно сидел, спрятав лицо в коленях, когда послышался шум шагов. Он решил приподнять голову и посмотреть. В поле зрения попали ботинки, потом ноги, туловище и наконец лицо Дона Тейлора. Никогда Бруно не видел его таким серьезным и мрачным.– Вставай, Бруно, – сказал он, протягивая мальчику руку. – Отец ждет тебя.Поскольку Бруно упрямо отказывался встать, Дон взял его на руки и понес к вилле.– Я не хочу возвращаться домой, – прошептал Бруно.– Мы уже два часа тебя ищем, – Дон говорил с трудом.Бруно потерял счет времени, он знал только, что его жизнь кончилась, а солнце стало черным.– Я был здесь, – сказал он.– Разве ты не слышал, как мы тебя зовем? – Дон был рад, что нашел его, но с ужасом думал о том, что ждет мальчика впереди.Бруно отрицательно покачал головой.Увидев отца, шагавшего взад-вперед перед входом в дом, он попросил Дона опустить его на землю.– Идем, сынок, – сказал Филип. Взгляд его был пуст, на лице лежала печать огромной усталости.– Да, папа, – машинально проговорил Бруно.Они забрались в «Кадиллак», Дон сел за руль, машина тронулась, спустилась по шоссе к мосту Золотые Ворота и въехала в город. Никто не произнес ни слова.«Кадиллак» остановился у больницы Сент-Джеймс. Филип не стал дожидаться, пока Дон выйдет, чтобы открыть ему дверцу.– Идем, сынок, – опять позвал он, взяв Бруно за руку. – Я отведу тебя к матери.– А почему в больнице? – спросил Бруно.– Произошел несчастный случай.Они шли по ярко освещенным коридорам, среди белых халатов и носилок на колесах, распространявших запах дезинфекции.Высокий светловолосый врач с загорелым лицом подошел к ним.– Это здесь, мистер Брайан, – сказал он, указывая на закрытую дверь.Они вошли в пустую комнатку, освещенную режущим глаза светом. Филип положил руку на плечо Бруно и до боли сжал его. На белой больничной кушетке, укрытое до подбородка белоснежной простыней, лежало тело Аннализы.– Мужайся, – сказал Филип.– Мама заболела? – ровным, без эмоций, голосом спросил Бруно.– Твоя мать мертва, – сурово отрезал Филип, словно опасаясь, что мальчик ему не поверит.Бруно взглянул на мать, неподвижно лежавшую на белой больничной койке, словно в глубоком сне.– Она спит, – возразил он на слова отца.– Она мертва, Бруно, – это был беспощадный приговор. – Твоя мать мертва. Это правда. Если хочешь, можешь ее поцеловать.Бруно отрицательно покачал головой и остался неподвижен, точно прикованный к блестящему линолеуму. Он посмотрел на отца, потом на мать, лежавшую на белой койке. Еще несколько часов назад она была жива, он видел ее своими собственными глазами: прекрасную, голую, и дядя Джордж обнимал ее, и сам тоже был голый. Конечно, пройдет время, и что-то изменится в его оледеневшей душе, но сейчас он думал только об одном: «Как ты могла, мама? Как? Как?» ШАХ КОРОЛЮПЛАЧУЩИЙ ВОИН Бруно смотрел на тело прекрасной Маари и вновь видел тело своей матери, освещенное беспощадным больничным светом, в маленькой белой палате госпиталя Сент-Джеймс в Сан-Франциско. Два образа, две неподвижные фигуры накладывались друг на друга, смешиваясь в мучительной иллюзии, пока наконец реальность новой трагедии не взяла верх.Он приблизился к Маари и поцеловал ее в лоб. Это был прощальный поцелуй.– Ты должен уехать, Бруно, – раздался у него за спиной голос Асквинды, бесшумно вошедшего в комнату.Барон не двинулся с места.– Тело Маари, – спокойно объяснил старик, – будет поручено заботам великой Нзамби. Мать-земля наша примет ее в свое лоно, – боль не могла оставить новых следов на его изможденном, изборожденном глубокими морщинами лице.– Да, конечно, мать-земля, – Бруно представил себе грандиозную погребальную церемонию под звуки многоголосого плача и мрачный рокот тамтамов.– Я не хочу, чтобы убили и тебя тоже, – твердо продолжал старый князь. – Хочу, чтобы мой внук жил спокойно, – его тон был таким энергичным, словно он вновь обрел способность пользоваться голосовыми связками.Бруно взглянул на Асквинду и сказал:– Ты слишком много беспокоишься о нас.Снаружи по-прежнему раздавались звуки туземной погребальной песни.– Вы – это все, что у меня осталось. – Он провел рукой по лбу, и, когда отнял ее, она была влажна от пота.Они вернулись в белую, по-монашески скромно обставленную комнату, где состоялась их первая встреча, и сели на диван с подушками цвета луговой зелени. Магнолии в вазах источали дурманящий аромат. На низком столике из плетеного тростника слуга поставил чайник и бутылку виски.– Я говорю впустую, ты меня не слушаешь, – сказал Асквинда с упреком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153