В нем оказалось великолепное жемчужное колье.– Это мой подарок на Рождество, – прошептал он.В ее черных глазах блеснули слезы, и опять ничего не пришло ей на ум, кроме банальных слов.– Ты слишком добр ко мне, – сказала она. – Ты меня смущаешь своим вниманием.– А плакать-то зачем? – ласково упрекнул он, пребывая в счастливом убеждении, что сумел растрогать ее до слез.Аннализе слезы приносили облегчение, помогая смягчить душевную боль. Разлука с Кало и уверенность, что их связь оборвана навеки, не давали ей покоя.– Я хотел бы видеть тебя такой же веселой, как раньше, – Филип тоже заметил, что живость и задор прежней Аннализы исчезли.– Как Неаполь? – спросила она, чтобы переменить тему.– Блеск и нищета, – самоуверенно изрек американец. – Людской муравейник, отчаянно пытающийся выжить. Великий и печальный город. Но я, наверное, плохой судья. Без тебя самый прекрасный город будет нагонять тоску.– Теперь мы вместе, – она безупречно играла роль счастливейшей из новобрачных.– А вскоре будем неразлучны.– Я только об этом и думаю, – сказала Аннализа со слезами на глазах. – А теперь мне нужно переодеться. У меня есть обязательства по отношению к другим тоже, – продолжала она, тихонько, но решительно подталкивая его к выходу из комнаты. – Не забывай, сегодня Рождество.Оставшись одна, она разрыдалась, закрыв лицо руками. Она вновь увидела Кало в эвкалиптовом лесу, в час раннего зимнего заката, неподвижный силуэт верхом на черном, блестящем, как смола, гунтере на фоне бурного неба. Она вспомнила его сильное тело, отливающее медом в отблесках пламени камина.С отцом она не говорила, но они поняли друг друга без слов. Барон бессильно наблюдал за страданиями дочери и в то же время не мог не гордиться ею. Она была настоящая Монреале: выбрала Филипа и навсегда останется его женой. Ее собственные чувства уже ничего при этом не значили.Кало, живший с ними под одной крышей, вел себя безукоризненно. Он избегал встреч наедине с Аннализой, почти постоянно бывал в отъезде, много часов проводил верхом на лошади или в своей сторожке, где познал любовь, а теперь перебирал струны старой гитары.Кало держался на высоте, и никто никогда бы не заподозрил, что он безумно влюблен в Аннализу. Об этом знали только барон, принцесса и сама Аннализа. Великан страшно исхудал и всеми силами старался избегать общества Аннализы, а если уж уклониться от встречи было невозможно, отделывался общими фразами.Единственным светлым моментом во всей этой истории было то, что война на Сицилии кончилась, и вся остальная Италия взирала на остров не без зависти. До острова доходили слухи о разбомбленных союзниками городах на Севере и о чудовищных преступлениях режима фашистской «республики», но это были новости, приходившие как будто из чужой далекой страны. В первых числах января Филип вновь отправился на континент. Союзники высадились в Анцио и Неттуно, а фашисты в Вероне сводили счеты со своими главарями, взбунтовавшимися против Муссолини. Полное освобождение страны неизбежно несло с собой еще многие тысячи человеческих жертв.Аннализа вновь начала посещать лицей в Палермо, окунувшись в учебники, чтобы уйти от отчаяния, от своих неотвязных мыслей, но больше всего на свете мечтая оставить школу, покинуть Сицилию, навсегда покончить с прошлым. Ей хотелось уехать в Штаты и начать жизнь сначала. Она думала, что, если океан будет отделять ее от источника ее тревог, ей станет легче. Именно в школе, на уроке греческого, пытаясь постичь Гераклитову теорию непрерывного становления, она почувствовала, что ждет ребенка. Через неделю лабораторные анализы подтвердили ее правоту. Аннализа была беременна.Филип был незамедлительно извещен и отреагировал, как и подобало настоящему американцу, растрогавшись до слез и раздавая направо и налево бесчисленные коробки сигар. Он продолжал угощать окружающих «гаванами» и после возвращения на побывку в Палермо.– Не понимаю, – сказал ему барон Сайева, – почему появление на свет нового человека вызывает у вас, американцев, желание отравиться дымом.Кало узнал новость от самого барона, когда они столкнулись в конюшне по возвращении с конной прогулки.– Моя дочь скоро подарит мне внука, – с подозрительной небрежностью, как будто речь шла о погоде, сообщил барон, в то же время пристально вглядываясь в глаза Кало и словно пытаясь читать в тайниках его души.– Рад слышать, дон Пеппино, – Кало твердо выдержал испытующий взгляд и улыбнулся в ответ.– Мне сказали, что он родится в августе, – сказал барон с глубоким вздохом.– Хороший месяц для появления на свет, – голубые глаза Кало сияли гордостью. – К зиме он уже настолько окрепнет, что легко перенесет холода.– Ты будешь его крестным отцом, – это не было просьбой, но не было и приказом.– Большая честь, ваша светлость, – поблагодарил Кало, едва заметно наклонив голову.– Это твой долг, Кало, – невозмутимо продолжал барон. – Мы переживаем трудные времена. Меня одолевают годы. Может быть, тебе придется заменить ему отца.– Американец не умрет, – сухо возразил Кало. – Офицеры вообще предпочитают держаться подальше от тех мест, где убивают. Но уж если худшему суждено случиться, я исполню свой долг, дон Пеппино.Слов было сказано не много, но они поняли друг друга.В тот же вечер дон Калоджеро Коста принял участие в обеде и чокнулся с Аннализой:– Пью за тебя и твоего сына.– Любовь принесла свои плоды, Кало.Они тоже сумели сказать друг другу все, не сказав ничего. Кало вновь занял свое ключевое место, а Аннализа обрела утерянный душевный покой. * * * Бруно Брайан Сайева родился августовской ночью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153