Известие обрушилось на Андреа подобно удару палицы. Перед его мысленным взором возникли слова из его письма Пенелопе: «Трижды проклятый Раймондо Мария Теодоли ди Сан-Витале, чтоб его чума взяла».
– Это моя вина, – прошептал он онемевшими губами. – Я пожелал ему смерти.
Ему вспомнились его отец, Джемма, учительница Каццанига. Всем им он страстно желал смерти.
– Что же это за проклятье висит надо мной? – спросил себя Андреа, и его глаза наполнились слезами.
– С тех пор, как жена тебя оставила, я тебя больше не узнаю, – заметил главный редактор, вошедший в эту минуту к нему в кабинет.
– Я сам себя не узнаю, – вздохнул Андреа, стыдясь и досадуя на то, что начальник застал его в минуту слабости.
Милан, 20 июня.
Дорогая Пепе!
Лука с тобой, Лючия и Даниэле проводят последний вечер со мной. Завтра София заедет за нашей дочкой, они собираются вместе провести каникулы на яхте в Средиземном море. Я же отвезу Даниэле в аэропорт Малпенса. Он прилетит в Дублин рейсом «Алиталии», а оттуда доедет до Гэлуэя поездом. На станции его встретит Патрик, старший сын синьоры Маргарет О'Доннелл, и отвезет его на ферму (это в нескольких километрах от города). А я останусь наедине с Присциллой, потому что твой отец тоже уехал. Предполагалось, что мы с ним вместе поедем в Рим: я – на переговоры о работе в РАИ, он – чтобы объясниться напрямую с женой.
В последний момент я передумал и не поехал. Если переговоры пройдут успешно, подумал я, вдруг мне придется переехать в Рим? Честно говоря, мне бы не хотелось расставаться с детьми на пять дней в неделю. Пока ты не уехала, у Лючии, Даниэле и Луки практически не было отца. Теперь, к моему и их счастью, отец у них есть. Я не собираюсь повторять ошибки прошлого. Впервые я открываю для себя, что значит быть действительно любимым своими детьми. И знаю, что этим я обязан тебе.
Я рад, что ты не нашла мое последнее письмо. Это было скверное письмо, не стоило его читать. Если вдруг ты его найдешь, прошу тебя как о личном одолжении: порви его, не читая.
Я только что узнал из газет о кончине Раймондо Теодоли. Глубоко сочувствую тебе. Этим утром я прочел письма Мортимера, которые ты хранишь в ящике письменного стола. Нехорошо читать чужие письма, я знаю, но ты столько раз меня прощала, прошу тебя, прости и на этот раз. Поверь, мною двигало не праздное любопытство, а отчаяние, попытка понять. Я люблю тебя больше, чем ты можешь себе представить.
В последние дни я несколько раз собирался тебе позвонить и не сделал этого только потому, что ты мне запретила.
Обними за меня нашего малыша.
АНДРЕА
7
Лука не желал расставаться с ней ни на минуту. Он держал ее за руку, когда они шли на пляж, и не входил в воду, если мама оставалась на берегу. Он спал рядом с ней на большой кровати и следовал за ней повсюду, даже в ванную.
– Ты делай, что тебе надо, а я тут постою и подожду тебя, – говорил он ей.
– Слушай, я же не сбегу, – пыталась убедить его Пенелопа, прекрасно понимая, что это напрасный труд: только держась за нее, Лука обретал уверенность, что она не покинет его на этот раз.
Занятия в школах закончились, на пляже было многолюдно. Пенелопа повстречалась с давними подругами.
У них у всех уже были свои дети. Чтобы умерить их любопытство, она говорила, что Лючия и Даниэле уже выросли и у них есть на лето занятия поинтереснее, чем торчать в Чезенатико, а Андреа очень занят и присоединится к ней, только когда получит отпуск. Ну а что касается Ирены и ее отца, она ждет их прибытия со дня на день. Но сколько бы они ни старалась заглушить разговоры, сплетни распространялись со скоростью лесного пожара, потому что в самих словах и в поведении Пенелопы ее друзья улавливали нечто необычное.
В один прекрасный день синьорина Леонида решила поговорить с ней напрямую.
Пенелопа лежала под зонтиком. Лука со своими сверстниками играл в шарики у ее ног. Учительница музыки подошла к ней и угостила нанизанными на палочку засахаренными фруктами.
– Спасибо вам большое. Можно я оставлю их на потом? – поблагодарила Пенелопа, не имевшая ни малейшего желания даже пробовать эту приторную, застревающую в зубах тянучку. В последнее время она вообще испытывала непривычное для себя отвращение к сладостям, радовавшее ее чрезвычайно: это был верный способ сохранить хорошую фигуру.
– Я знаю тебя с пеленок. Ты всегда была веселой, жизнерадостной девочкой. А сейчас ты совершенно переменилась. Что произошло? – спросила пожилая синьорина, занимая место в соседнем шезлонге.
Пенелопа задумчиво посмотрела на нее. В голосе старухи слышалось неподдельное, почти материнское участие, а вовсе не желание посплетничать.
– Поверьте, я чувствую себя прекрасно, – заверила она старую учительницу. – Никогда в жизни мне не было так хорошо.
– Ты высохла как жердь. Я тебя никогда раньше не видела в таком состоянии.
Итак, догадалась наконец Пенелопа, местные жители беспокоятся о ее здоровье! Они думают, что она больна, и сетуют на ее скрытность, не дающую им возможности ей помочь.
– Тогда почему ты все время держишь при себе маленького Луку, словно боишься, что больше его не увидишь? – не отступала синьорина Леонида.
И тут раздался знакомый голос, спасший Пенелопу от неловкости.
– Вот вы где! – воскликнула Ирена с радостной улыбкой.
Ее мать и отец, держа в руках сабо, подошли к зонтику. Ирена цеплялась за руку Мими – и не потому, что нуждалась в поддержке. Она как будто боялась потерять его. На ней был закрытый купальник красивого золотисто-желтого цвета, подчеркивающий изящество поразительно сохранившейся фигуры. Отец вырядился на пляж в шорты «бермуды» всех цветов радуги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115