Немного подождать – и все образуется.
– Вот чего я терпеть не могу, так это ждать, – воскликнул Джорджо.
– Тогда живи полноценной жизнью.
– Я и так живу.
– Ты это серьезно? – Лео начал раздражаться. – Школу забросил, на близких плюешь, бездельничаешь, в полицию попал за покупку гашиша… и это ты называешь полноценной жизнью? Ошибаешься, Джорджо! По такой дорожке ты быстро скатишься в пропасть. Скажи, – чувствуя, что не находит веских аргументов, спросил он, – вы с мамой говорили на эту тему?
Джорджо отрицательно покачал головой.
– Почему?
– Потому что она меня не понимает. Если бы я заговорил с ней о чем-нибудь подобном, она сказала бы, что я дурью мучаюсь.
– Вообще-то так оно и есть, – согласился Лео, понимая, что педагогические способности его равны нулю. – Твоя мать не любит пустых разглагольствований…
– Папа, мне это место уже осточертело, – вдруг заявил Джорджо, решительно положив конец только что наметившемуся взаимопониманию. – Я хочу уехать отсюда.
– Куда? – спросил Лео, не ожидавший такого поворота.
– Не знаю. Почему бы тебе не дать мне денег? Я поехал бы куда-нибудь один. К примеру, в Амстердам. Мы были там прошлым летом всего две недели, из-за переэкзаменовки пришлось вернуться в Милан раньше времени. Вот туда я с радостью бы съездил еще разок. Просто райское место!
– Для наркоманов! – не удержался от язвительной реплики Лео.
– Ты же видишь, у меня нет наркотической зависимости! Мы с тобой три дня здесь, и я не лезу на стену без гашиша.
– Слава Богу! Но в Амстердаме ты можешь опять сорваться.
– Ничего страшного, потом опять завяжу, – уверенно возразил Джорджо. – Я знаю, вы все хотите, чтобы я учился, но можете забыть о школе, в нее я больше не вернусь. – И верно, зачем тебе учиться? – Больше всего Лео хотелось в эту минуту закатить сыну оплеуху. – Ты вправе решать сам. Но не забывай, бросив школу, ты должен устроиться на работу.
– Это еще зачем? – скривился Джорджо. – Мне нет необходимости зарабатывать себе на жизнь.
– Кто это сказал? – растерялся Лео.
– Закон, вот кто! До восемнадцати лет вы с мамой обязаны меня кормить, – заявил Джорджо, глядя на отца невинным взглядом.
Цинизм сына лишил Лео дара речи. Надавать бы ему как следует за его наглость, а не разводить тут душещипательные беседы.
– Знаешь что, Джорджо, – сказал он побелевшими губами, глядя в лицо сыну, – ты меня достал. Мое терпение лопнуло. Я обещал твоей матери, что выведу тебя из кризиса, что ты вернешься домой нормальным, хорошим мальчиком, каким всегда был. Но сейчас я понимаю, что не смогу выполнить обещания. Зачем ей нужен неисправимый негодяй? Чтобы мучить ее?
– И что же ты намерен делать? – издевательски улыбаясь, спросил Джорджо.
– В интернат тебя упеку!
– Ах так! Что еще может сделать слабак вроде тебя? До чего же ты мне противен! Противен, противен, противен! Никуда ты меня не упечешь, потому что мне плевать на всех вас!
С этими словами Джорджо бросился бежать прочь от отца и скоро скрылся из виду.
Глава 40
– Завтра я уезжаю, Джулия, – напомнил Гермес, когда они после ужина сидели вдвоем у нее в кабинете. – Ты уверена, что хочешь остаться одна в Милане?
Он взял ее руку и нежно погладил.
– Это единственное, в чем я твердо уверена.
– Что произошло, Джулия? Я просто не узнаю тебя последнее время. Какая кошка между нами пробежала?
Гермес понимал всю бессмысленность этого разговора. Будучи врачом, он знал: почти все женщины, перенесшие подобную операцию, испытывают в дальнейшем психологические трудности, но ему не хотелось верить, что подобное происходит с Джулией, – ведь его любимая не такая, как все.
– Ничего не произошло, – ответила Джулия. – Я, во всяком случае, на это надеюсь. Ты тот мужчина, о котором я мечтала долгие годы. Я люблю тебя всем сердцем, и это правда. Я благодарна тебе за свою первую любовь, за свои наивные романтические чувства, за счастье, которое ты подарил мне потом, в зрелости.
– Так в чем же тогда дело?
– Со мной что-то не так. Я не могу объяснить это словами, потому что и сама до конца не понимаю свое состояние. Вдруг появилось желание нравиться мужчинам, не только тебе, – призналась она, отводя глаза в сторону.
– И как его зовут? – резко спросил Гермес.
– Кого? – Джулия изобразила на лице удивление.
– Того, другого. Кому ты хочешь нравиться.
– Это просто фантазии, – соврала Джулия, думая о Франко Вассалли.
– Абстрактное, значит, желание, – стараясь сохранить спокойствие, заметил Гермес.
– Говорю тебе, мне трудно объяснить свое состояние, – продолжала Джулия. – Мне все всегда казалось четким и ясным, а сейчас мои прежние незыблемые нравственные принципы потеряли надо мной власть. Что это, в сущности, такое, моральный кодекс? Условности, которым мы всю жизнь подчиняем свои чувства. Не знаю, может быть, я напрасно так прямолинейна с тобой, но это правда. Я слишком дорожу тобой, чтобы врать.
– Эта правда слишком откровенна, любовь моя, у меня от нее голова идет кругом. Что касается твоих чувств, я не верю, что они возникли на пустом месте. Дыма без огня не бывает, – добавил он после небольшой паузы с горькой усмешкой. – Твое желание нравиться вполне естественно для женщины, но в данном случае, я убежден, был повод. Какая-то встреча, импульс, искра, удар молнии.
– Много ты понимаешь! – попыталась отшутиться Джулия.
– Ничего я не понимаю, – грустно ответил Гермес, – и никогда не чувствовал себя таким ничтожеством, как сейчас.
– Не называй себя ничтожеством! – горячо воскликнула Джулия.
– Почему? – Гермес встал с кресла и посмотрел на нее сверху вниз. – Ты беременна и до сих пор сомневаешься, оставлять ребенка или нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88