Ломовик протянул руку, чтобы включить стерео, и тяжелый рок ударил по ушам из мощных колонок.
Проехав несколько улиц, Ломовик остановил фургон. В полной тьме он открыл задние дверцы и вывалил тело на улицу. Он аккуратно подтащил девушку к канаве, чувствуя то, что обычно ощущал в такие минуты: нежность, почти ласку по отношению к брошенному телу.
По дороге домой он вдруг начал хохотать – истерично, навзрыд – и через полчаса, продолжая всхлипывать от смеха, достиг своего жилища. Это был лагерь, состоящий из фургончиков. Ломовик оставил вэн и вошел в дом – тоже на колесах. Первое, что он ощутил, – запах давно нестиранного белья и немытой посуды. Лет двадцать фургон, в котором жил Ломовик, никуда не двигался, зарос травой, должно быть, простоит на месте еще столько же. Жилище Ломовика ничем не отличалось от подобных нищенских лачуг, напоминающих коробки, разбросанные в беспорядке на фоне сурового осеннего неба.
Как исключение, в вагончике имелся телефон. Войдя, Ломовик тут же открыл банку пива и осушил ее в два глотка. Громко рыгнув, начал стаскивать с себя грязные джинсы, затем набрал номер, который знал наизусть, – впрочем, только этот телефон и был известен Ломовику.
Мрачный голос Контроля раздался в трубке.
– Да.
– Я все сделал.
– Как надо?
– У нее не лицо, а гамбургер, – сказал Ломовик и еще раз хихикнул.
– Что ж. Хорошо. Тогда надо будет поработать еще. Он готов был уже расслабиться и открыть новую банку пива, но при этом предложении Ломовик весь замер.
– Да, сэр .
– Я хочу сделать одолжение другу. Работенка пустячная, но требует такта. Завтра на прежнем месте.
Ломовик открыл было рот, чтобы ответить, но услышал только гудки.
Он бросил трубку на рычаг и открыл пиво, улыбаясь каким-то своим мыслям.
– Да, – тихо сказал Ломовик сам себе, – я буду тактичен и даже очень.
ПЕТИОНВИЛЛЬ, ГАИТИ
– Доктор Левек примет вас через десять минут, mam`selle. Он предлагает вам что-нибудь выпить и тем самым скрасить ожидание.
– Сок гуавы, если можно.
– Avec plaisir, mam`selle.
Дворецкий показал рукой на стул, приглашая сесть, но Анна отрицательно покачала головой в ответ, и слуга, налив сок, тут же исчез, словно растаял в воздухе. Она осталась стоять одна, поднеся к губам стакан холодного сока. Анна решила одеться сегодня по-особому: в длинный, облегающий бедра жакет и безупречно сидящие на ней брюки. На шее красовалось экстравагантное жемчужное ожерелье. Серьги из больших жемчужин обрамляли смуглое лицо. Анна была стройной брюнеткой с черными глазами. Этот наряд и жемчуг кремового оттенка делали Анну похожей на индийского принца, которого было бы весьма странно встретить здесь.
Архитектура дома, где находилась Анна, была очень необычной – словно соната из стекла и бетона. Человек, который выстроил этот дворец, был прекрасным детским хирургом, специализирующимся па пересадке органов: роговой оболочки глаза, сердца и почек. Этот дом можно было рассматривать как своеобразный памятник самому хирургу.
У Андре Левека было две клиники. Одна на Палм-Бич, в штате Флорида, где он брал десять тысяч долларов за каждую операцию, а другая здесь – на Гаити, в Порт-о-Пренсе, где он не получал почти ничего.
Дрю Маккензи, издатель Анны, послал ее сюда, чтобы раздобыть материал о хирурге – довольно странная и страшная история.
– Добрый вечер.
Анна быстро оглянулась. Андре Левек в белом костюме в стиле сафари с распахнутым на груди воротом рубашки вошел в комнату. Он пристально глядел на Анну, изучал ее.
– Вы великолепны, как Мата Хари.
– Очень мило с вашей стороны, что вы согласились на интервью, – сказала Анна. – Уверяю вас, это – последнее.
– Вы оказались слишком усердны в своем расследовании.
Анна взглянула на собеседника. Левек был красив и напоминал чем-то молодого Алена Делона, но выражение его зеленовато-карих глаз говорило о стихии страстей.
– Я люблю во всем доходить до конца, доктор Левек. Вы не возражаете, если я еще раз включу диктофон?
– Пожалуйста.
Анна достала маленький диктофон фирмы Sony из сумочки и положила на столик перед собой. Затем раскрыла блокнот, сняла с ручки колпачок, приготовившись вести запись беседы.
– Со времени нашего последнего разговора успело произойти еще что-то.
Левек наклонил голову.
– Да?
– В начале этого года здесь, в Порт-о-Пренсе, произошел скандал, из-за того что вы не уделяете как врач должного внимания гаитянским детям в отличие от ваших американских клиентов. Говорили, что вы совершенно не проводите операций по пересадке органов у себя на родине, а внутренние органы доноров переправляете отсюда, с Гаити, в Палм-Бич на собственном самолете, оснащенном специальными морозильными камерами, и в дальнейшем используете эти органы для высокооплачиваемых операций американским детям. Доктор слегка улыбнулся.
– Позвольте мне объяснить вам кое-что. Операция по пересадке органов зависит не только от таланта хирурга. Она зависит от целой команды высококвалифицированных ассистентов, не говоря уже о соответствующих условиях. Мне кажется, что это объясняет суть дела и причину, по которой я не работаю здесь, на Гаити, а предпочитаю Соединенные Штаты.
– О да, понятно. Но, как говорится, нет дыма без огня. Моему издателю в Майами позвонил местный священник отец Джереми. Ваша клиника принадлежит его приходу, не правда ли?
– Я знаю отца Джереми.
– Именно отец Джереми и сообщил нам о возмутительных вещах, происходящих в больнице, доктор Левек.
Собеседник продолжал напряженно смотреть на Анну.
– Вы пришли сегодня для того, чтобы сообщить мне, что готовы уничтожить дело всей моей жизни?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29