Как только они поднялись наверх, германский дипломат Геберляйн демонстративно повернулся к ним спиной. Белые отвороты его шинели еще более подчеркивали мертвенно-бледное лицо немца. Он сделал такую гримасу, будто почувствовал дурной запах.
Посол Японии Якихиро Сума также отвернулся от Хейсов. Он стоял и, положив ладонь на рукоятку своего золотого меча, буравил колючими глазками собравшихся. Его бритая, похожая на футбольный мяч голова как-то несуразно торчала из замысловато расшитой накидки. Он носил маленькие, а-ля Гитлер, усики, которые в те дни были весьма популярны среди японцев.
Где-то в толпе затерялись также и послы Великобритании и Италии. В охваченной войной Европе Мадрид оставался одним из немногих мест, где можно было встретить дипломатов как из стран Оси, так и из стран антигитлеровской коалиции, и Франко являлся тем редким государственным деятелем, который мог собрать их всех на одном и том же приеме. Из воюющих наций только русские не имели здесь своего посла.
– Добрый вечер, миссис Хейс, – учтиво произнес Массагуэр, склоняясь над рукой американки. – Здравствуйте, господин посол. Очень рад видеть вас обоих. Счастливой вам Пасхи.
– Вам также, сеньор Массагуэр. – Хейс сдернул с шеи белоснежный шелковый шарф и пожал Джерарду руку. Он повернулся к Мерседес. Его взгляд потеплел. – Здравствуйте, Мерседес. Ну и паршивая же сегодня погода. Слава Богу, по крайней мере, хоть от вас веет весной.
– Благодарю вас, господин посол, – чуть слышно проговорила она. На ней было простое белое платье и длинные белые перчатки. На шее холодными искрами сверкало бриллиантовое колье. Очень многие находили ее почти болезненно красивой.
В другом конце зала появились Франсиско Франко и его жена. Франко был одет в высшую военную форму Испании – мундир главнокомандующего военно-морскими силами.
Рядом с ним донья Кармен, которая с возрастом – а ей уже перевалило за сорок – становилась все более царственной, выглядела просто великолепно в одном из своих традиционных черных платьев.
– Если Франко будет и дальше толстеть, – пробормотал Джерард, – он скоро не сможет влезть в свой мундир. Делает из себя какую-то карикатуру. – Он взял с проплывающего мимо подноса два бокала с шампанским и, вложив один в руку Мерседес, с упреком произнес: – Ты как сомнамбула. Что с тобой сегодня?
Она на несколько секунд закрыла глаза.
– Ничего.
– Ничего? Я же вижу. Ты вся дрожишь. Полагаю, ты весь день ничего не ела. – Он сделал знак слуге-марокканцу, и тот мгновенно принес поднос с закусками. Джерард положил на тарелку несколько кусков копченого лосося и пару бутербродов с икрой и, заставив Мерседес взять все это, приказал: – Ешь.
– Не могу.
– Ешь. Иначе ты совсем ослабнешь.
Она через силу принялась жевать деликатесы. У них был вкус ее невыплаканных слез, соленых и горьких. Однако пища сделала свое дело – Мерседес почувствовала себя лучше.
Джерард, сложив на груди руки, наблюдал за ней. В этом году ему должно было исполниться сорок четыре. Его брови и усы все еще оставались иссиня-черными, но виски уже посеребрила седина. Он был необычайно красив. С годами черты его лица стали более твердыми, более мужественными. На этом суровом лице Мерседес ни разу не видела даже намека на выражение сострадания или доброты – только лишь гнев или страсть. И никаких нежных чувств. Как и ее собственное лицо, это была маска. Маска силы.
– Улыбайся, – прошипел он. – К нам идет донья Кармен.
У супруги Франко была величественная осанка, которая полностью отсутствовала у самого диктатора. Она обеими руками приветливо пожала ладошку Мерседес.
– Скажите, Мерседес, как ваша дражайшая тетушка?
– Без изменений, донья Кармен, – сделав над собой усилие, пролепетала та.
– Нисколько не лучше? – Большие глаза диктаторши уставились на Джерарда. – Но знаменитый немецкий доктор.
– Скромный испанский священник приносит ей сейчас большее утешение, чем знаменитый немецкий доктор. Увы, профессор Шуленберг оказался бессилен.
– Ах, беда-то какая – Лиф черного платья доньи Кармен был украшен россыпью мелкого жемчуга. Она очень редко появлялась на людях в драгоценностях, редко меняла свой наряд, равно как и прическу, зачесывая назад вьющиеся темно-каштановые волосы. – Такое страшное горе для матери – потерять единственного ребенка. Но ведь вы, дон Джерард, лишились и сына, и жены. Как вам удается так стойко переносить эту утрату?
– Господь вознаградил меня верой, – скромно проговорил Джерард, покорно сложив перед собой ладони.
– А-а! – Ее лицо несколько просветлело. – Вера. Это большая награда. Вы отвечаете прямо-таки как епископ, Джерард. Думаю, из вас вышел бы хороший священник.
– Я всегда чувствовал в себе это призвание, – ровным голосом произнес он. – Если бы мой старший брат не сложил голову в марокканской войне, я бы почти наверняка посвятил свою жизнь служению Церкви. Однако судьба заставила меня занять место Филипа. Но я всегда буду сожалеть, что не смог стать священнослужителем. – Он мягко улыбнулся. – И все же мне удалось, в меру моих скромных сил, послужить своей стране. Только это меня и утешает.
– Вы были бы великолепным монсеньером, дон Джерард.
Джерард подобострастно склонил голову. Мерседес украдкой бросила на него взгляд. Способность этого человека в любой момент надевать маску лицемерия никогда не переставала изумлять ее.
С тех пор как Марису Массагуэр поместили в больницу для умалишенных в Севилье, прошло полтора года. Ее психическое расстройство – своеобразная форма неконтролируемого горя – было признано неизлечимым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122