Но в отчете из Каталонии имелась и более серьезная информация. Гораздо более серьезная.
Утверждалось, что под Гранадосом она застрелила раненого военнопленного. В голову, в упор. На глазах у многочисленных свидетелей. Некто Хуан Рамон Рамирес, переметнувшийся к националистам, заявил, что лично видел, как Мерседес Эдуард совершила это убийство.
За такое вполне могли и повесить. Совершенно бесстрастно Джерард рассудил, что после окончания войны военному трибуналу Франко потребуется множество свидетельств злодеяний «красных», дабы хоть как-то оправдать зверства самих националистов. И подобного рода заявления – не важно, являются они правдивыми или нет – не останутся без внимания. А при необходимости свидетели всегда найдутся. Месть генералиссимуса будет беспощадной.
И надо же было Джерарду самому привлечь внимание националистской разведки к Мерседес!
Альварес снова покашлял.
– Прошу прощения, сеньор Массагуэр..
– Что еще? – рявкнул Джерард.
– Лицо…
Джерард вновь придал своему лицу спокойное выражение.
Конечно же, они понятия не имели, кто была эта девушка. Вернее, он так считал. И с 1937 года она уже не принимала активного участия в боевых операциях, хотя и помогала по-прежнему Республике – работала санитаркой в больнице Саградо Корасон, переименованной на революционный манер в лазарет имени В.И.Ленина.
Но окончательно добила Джерарда информация о том, что Мерседес только что вышла замуж.
«Вышла замуж» – разумеется, в соответствии с состряпанным на скорую руку свидетельством, выданным республиканскими бюрократами, которое после войны гроша ломаного не будет стоить. Но что действительно испугало Массагуэра, так это то, что она выбрала себе в мужья иностранца, американского добровольца по имени Шон Майкл О'Киф.
При мысли о Шоне О'Кифе Джерард начинал испытывать мучительную боль в сердце. Информация об этом человеке была крайне скудной. Двадцать восемь лет. Шахтер из Западной Виргинии. Адрес неизвестен. Авторами отчета он характеризовался как убежденный большевик и храбрый боец. В интернациональных бригадах О'Кифу было присвоено звание капитана.
Интербригады уже не принимали участия в боях, и в следующем месяце иностранные добровольцы должны были быть отправлены по домам.
А это значило, что Мерседес, его единственный ребенок, его плоть и кровь, его будущее, очень скоро могла покинуть Испанию вместе со своим новоиспеченным мужем-американцем.
От такой перспективы Джерард пришел в ужас. Если она уплывет на другой край света, прежде чем он разыщет ее, она, возможно, будет потеряна для него навсегда! И в то же время, если она останется в Испании, ее ждет смерть.
Альварес вытащил из кармана жилетки серебряные часы и посмотрел на циферблат.
– С вашего позволения, сеньор Массагуэр, сеанс окончен.
– Прекрасно.
Джерард встал и подошел к холсту. Портрет был почти закончен. Отвратительная работа! Он знал, что после смерти сына сильно постарел, что его лицо стало более обрюзгшим и печальным, что его когда-то густые волосы начали редеть и их уже тронула седина. Но ведь не до такой же степени! Нет, этот опухший урод с окаменевшим взглядом не похож на него!
Сделав несколько нейтральных замечаний, он оставил художника собирать краски и кисти.
Джерард прошел в свой кабинет и сел к столу. Что же ему делать с Мерседес? Как же ее уберечь? Прежде всего необходимо прибыть в Каталонию с авангардом войск и постараться быстро ее отыскать. Сделать все возможное, чтобы оградить ее от любой опасности. У него было влияние, и, что особенно важно, у него были деньги. Так что сделать он мог немало.
Особенно если ему удастся заранее подготовить почву.
Он снова развернул страницы отчета и принялся их изучать. В документе имелась также и информация о Франческе и Кончите Эдуард. Кузнец, как и предполагал Джерард, с самого начала активно помогал республиканцам. Он занимал должность директора военного завода в Жероне и, без сомнения, как только его схватят, будет расстрелян. Для человека с его прошлым пощады быть не могло.
Кончита все еще жила в Сан-Люке. Пожалуй, только в ее защиту можно было хоть что-то сказать: в течение некоторого времени она укрывала монахиню из женского монастыря. Однако позже монахиня была убита, и этот факт мог стать еще одним гвоздем, вбитым в гроб семьи Эдуард.
Ни к Франческу, ни к Кончите Джерард не питал никаких чувств. Женщина эта никогда не значила для него ничего. Он уже и лицо-то ее забыл. Так что ее судьба его абсолютно не интересовала.
Кузнец же всегда оставался заклятым врагом. Джерард хорошо помнил их первую встречу, помнил ненависть, горевшую в синих глазах этого человека, и чувствовал, как в его собственном сердце просыпается ответная ненависть. Ведь настоящим отцом девочки был он, а не этот безобразный калека, не этот тупоголовый анархист. Своими грязными лапами Эдуард замарал и Мерседес. И именно он виноват в том, что теперь она может умереть. Именно его зловредные учения затянули ее в это болото.
«Давно надо было избавиться от него», – ругал себя Джерард. Ему следовало уничтожить и Франческа, и Кончиту, а Мерседес отдать в монастырскую школу. И чего было ждать!
Но потом появились Мариса и Альфонсо. И надо было думать о них. Судьба Мерседес тогда не казалась такой важной.
Стоит ли ему рассказать о дочери Марисе? Только не сейчас. А лучше никогда. Никто не должен ничего знать.
Интересно, изменила ли Мерседес свои взгляды? Она ведь еще такая молодая. Но в любом случае она была его плотью и кровью, и это главное. А вовсе не ее политические убеждения. И все же, если она пошла в отца, то наверняка давно уже поняла всю пустоту и бесплодность революционных догм.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122