Когда мы познакомились, никаких прогулок по Венеции у нас не было и в помине, равно как и волнений, нравлюсь ли я ей, а она – мне. Встретились мы на вечеринке. Она продала мне две таблетки «Экстази», и остаток вечера мы танцевали и трахались как заведенные – причем и то и другое в раздевалке. Наутро отправились в центр Лондона и опять напились до чертиков. В воскресенье, в половине одиннадцатого вечера, очумев от выпивки и собственного трепа, я сказал: «Дорогая, все было прелестно, а теперь не желаете ли проследовать со мной в семейное гнездо?» – и перспектива вернуться домой, пусть не к себе, привела ее в бурный восторг. По словам Джерарда, мы не давали ему спать до 4.37 утра, на что я попросил его уточнить время. В тот понедельник мы так и не встали, работу прогуляли и с тех пор встречались почти ежедневно. Сегодня впервые с момента ее отъезда в Антарктиду я поймал себя на мысли, как там она.
Элис взяла меня за руку.
– О чем думаешь?
– Что давно так хорошо не проводил время.
Я накрыл ее вторую руку своей и чмокнул в нос, потому что, во-первых, он оказался ко мне ближе всего, а во-вторых, то был повод взглянуть на ее грудь. Прежние путешествия с другими девушками остались позади, жалкие и несовершенные. Я ощутил приятную грусть из-за упущенного времени, но меня будоражили новые возможности. Я хотел сказать Элис, что никогда не знал ничего лучшего, потому что сказать об этом нужно было, но решил не торопить события. Может, все еще и неправда.
Кроме того, меня слегка тревожила собственная серьезность в присутствии Элис. Шутовство – моя вторая натура, я должен отпускать остроумные замечания насчет гондольеров, втихаря потешаться над ресторанной публикой, вообще хохмить. Но этим занималась она: смеялась над другими туристами, вышучивала мои перепалки с Джерардом, а я почему-то не мог отвечать ей в том же духе. Мне почему-то хотелось говорить ей, что она моя единственная; хотелось крикнуть: «Стоп! Сейчас же подпишись здесь, под обещанием быть моей навечно, а тогда я смогу принимать тебя как должное, что для нас обоих намного интереснее».
Мы почти три часа кружили узкими улочками. Я устал и был готов выпить снова. Над нами низко нависало ненастное, черное небо, все в грозовых тучах, подсвеченных бледными ореолами фонарей; ветер раздувал полосатые маркизы ресторанов и баров. Вода в каналах казалась темнее и глубже, а огоньки в окнах пиццерий – особенно золотыми и уютными.
Я задрал голову к небу, тяжело набрякшему дождем, и сказал:
– Вот видишь, не зря я захватил плащ.
Легко представить себе, какая ссора на тему «Ну конечно, ты всегда прав» могла бы разразиться после таких слов. Но Элис только улыбнулась.
– Да уж, верно. Молодец, что захватил, не то я промокла бы насквозь.
И я, хоть и побаивался уступать ее явно властным наклонностям, с радостью и охотой отдал плащ ей. Значит, то была любовь.
Теперь, поднявшись в гору от площади Св. Захария, мы вышли как раз к Дворцу дожей, пробежали по мостику и увидели какой-то ресторан. Над горизонтом беззвучно полыхнула молния, озарив небо голубым и сиреневым. Дождя еще не было, но по воде пошла крупная рябь, и проходящие вапоретти угрожающе закачались на волнах вверх-вниз. Я представил себе, как бы коренные венецианцы, заметив, с каким тревожным лицом я думаю о предстоящем возвращении домой, сказали: «Разве это качка? Вот мы вам покажем настоящую качку». Совсем как я сам говорю: «Разве это давка? Вот я вам покажу давку», когда в Лондоне туристы бледнеют при виде переполненного вагона подземки.
Я остановился, не спеша входить под затканный листьями навес ресторанчика «La Nuova Perla», сказав, что хочу сначала посмотреть меню. На самом дале я хотел посмотреть на Элис на фоне Венеции во время надвигающейся бури. Над лагуной вспыхнула багровая молния. Город с его огнями померк, небо стало неживым, будто картонная декорация. В сполохах грозы Элис казалась призрачной, бестелесной, словно она появилась с одной вспышкой молнии, а со следующей может исчезнуть.
– Зарницы, – сказала Элис. – В первый раз такое вижу.
– Слишком хороши для настоящих.
– Это как?
– Красиво так же, только не промокнешь.
– Что не особенно меня прельщает.
Она легонько шлепнула меня по заду, резко оборвав мои романтические размышления. Увы, я на секунду забыл про ее сексуальные отклонения.
– Не понял юмора, – сказал я.
– Не утруждай этим свою большую уродливую голову, – ответила она, и я подумал, что она уже второй раз так говорит. Все-таки мы похожи намного больше, чем мне казалось сначала.
Мы сели под навесом, чтобы любоваться грозой над морем. Нервная официантка, которую я непременно соблазнил бы, не будь я с Элис, принесла нам напитки. Да, это что-то новое. Подобно большинству мужчин, исключая Джерарда, я так или иначе обращаю внимание на семьдесят процентов женщин моего возраста или младше. Не начать заигрывать с хорошенькой итальяночкой лет семнадцати – для меня дело неслыханное.
– Немного банально, правда? – спросил я, кивнув на небо.
– Что? – не поняла Элис.
– Молния и все такое.
Я имел в виду, что о грозе во время любовного свидания вполне можно прочесть в каком-нибудь романе девятнадцатого века, но не хотел говорить Элис о своих чувствах из страха спугнуть ее. Слово «любовь» на столь ранней стадии наших отношений казалось мне слишком сильным и рискованным.
Она смотрела на улицу, через канал. Теперь мы то и дело слышали гром, причем раскаты раздавались все ближе. «Вот оно что, – подумал я, – не успею я затащить ее в постель, как ее поразит молния».
– Ты прав, – сказала она, – банальность, штамп.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136