Врач, сухой, жилистый шотландец, раньше служил в армии и обошелся со мной вполне в духе полкового лекаря: посоветовал взять себя в руки. Иными словами, прижечь свои слезные протоки можно только огнем собственного мужского характера, и никто это за тебя не сделает. Но хотя с тех пор я много работал над собой, слезы у меня по-прежнему близко. Я не расцениваю их как признак исключительной эмоциональной глубины; скорее как что-то среднее между сентиментальностью и трусостью. Я почувствовал, как слеза ползет по щеке, и мне захотелось подойти к Элис и обнять ее, но я не мог. Получилось бы, как будто я пользуюсь ситуацией, играю на ее горе. Да и по отношению к Джерарду вышло бы некрасиво, хоть это меня волновало гораздо меньше.
– Я могу вам чем-нибудь помочь? – спросил тем временем Джерард, неловко присаживаясь рядом с Элис на диван.
– Между нами ничего не было, – немного успокоившись, сказала Элис. – Просто он был ко мне добр. Я рассталась со своим парнем, и Фарли пригласил меня съездить в отпуск вместе, чтобы немного развеяться. Потом сказал, что я могу пожить у него несколько недель, пока он будет заниматься виндсерфингом в Корнуолле. Понимаете, у нас могло бы что-то получиться, но я была не готова. Он мне нравился – ну, немножко, – и я понимала, что он чувствует. Это было видно даже по тому, как он двигался, но я не была готова. Не была, и все. Потом, я его почти не знала. А теперь он умер. Мне казалось неправильным прыгать в постель с другим парнем, когда после разрыва очень серьезных отношений не прошло и недели. Так не делают, верно ведь?
– Нет, конечно, – согласился я, надеясь, что Джерард прикусит язык. – Вы ни в чем не виноваты. Видимо, он был не в себе. Нормальные люди не убивают себя из-за девушки, с которой даже не спали.
– Который час? – спросила Элис.
Джерард опять полез в потаенные глубины своего кармана за ископаемыми электронными часами.
– Полвторого, – сказал он. – По-моему.
Элис улыбнулась сквозь слезы. «Как будто солнце после дождя», – подумал я в совершенно несвойственном для себя духе.
– Какие здоровские часы, дай посмотреть.
Ее рука метнулась к Джерарду неуловимым, как вспышка света, движением, и он воспользовался этим, чтобы, отдавая ей часы, развернуться к ней всем корпусом. Дождь после солнца, подумал я, что было похоже на меня гораздо больше.
– Ух ты, – сказала Элис, – классно! Терпеть не могу тех, кто таскает на себе все эти дизайнерские прибамбасы – главное ведь, чтобы время показывали, верно? И ты молодец – так долго хранишь вещи.
– Мне других не надо. – Джерард расплылся в улыбке, которая, видимо, казалась ему победоносной, но в действительности делала его похожим на какого-то ветхозаветного комика. Видимо, слова Элис ему очень польстили. – Хотя, возможно, неплохо бы, как порядочному человеку, заиметь «Ролекс» или эти новомодные часы с точностью хода до миллионной доли секунды.
– Да, было бы очень стильно, – иронически заметила Элис, но голос ее ничуть не изменился, и это мне понравилось.
– Тогда я знал бы точно, на сколько опаздывает автобус. Так бесит, что приходится все округлять до секунд
Элис рассмеялась. Вероятно, подумала, что он шутит, чтобы подчеркнуть бессмысленность дорогих часов, но шутил Джерард лишь отчасти. Вообще-то он частенько входит в пришедший не по расписанию автобус со словами: «Опоздание на десять минут двадцать восемь секунд. Надеюсь, в карты вы сыграли с удовольствием».
– Нет, нехорошо, нельзя так смеяться. До сих пор не могу поверить, что он мертв, – посерьезнела Элис. Улыбка опять пропала с ее лица.
– Тяжело, да? – сочувственно поддакнул я. Не очень умею сочувствовать. Когда слышу о бедах, постигших близких друзей, первое мое побуждение – превратить все в шутку. Это я понял еще в дошкольном возрасте. Сочувствие мне не идет, в результате я начинаю ахать, как толстая тетушка, говорить с интонациями профессиональной сиделки или ведущих ночных программ на телевидении с их вечным: «Как вы чувствуете себя после этого?»
– Знаете, чего мне сейчас хочется? – сказал Джерард. – Напиться в дым. Что толку горевать, а? Вряд ли Фарли это было бы нужно.
Тут я бы с ним не согласился. По моим ощущениям, Фарли как раз хотел бы всенародной скорби, траура не меньшего, чем по принцессе Диане. Но мысль о том, чтобы напиться, меня устраивала сразу по двум причинам: во-первых, подольше побыть с Элис, и, во-вторых, с территории Джерарда мы переместимся на мою. Вообще странно, зачем он это предложил. Джерард пьет баснословно мало, причем после четвертой кружки пива уже валится под стол. Не знаю, был ли он пьянее меня, но ему нравилось держать себя под контролем, и, видимо, он хотел показать, на что способен. Я в этом смысла не вижу. Смысл потребления веществ, изменяющих настроение, в том, чтобы настроение изменить. Остановиться после двух кружек – все равно что выйти из зала на середине фильма ужасов, когда становится слишком страшно. Для меня потеря контроля над собой проблемой никогда не была, хотя лучше бы я пьянел быстрее: сэкономил бы кучу денег.
Однако в ту ночь в глубине моей души гнездилось подозрение: что, если Джерард ограничится чашкой кофе и будет разливаться перед Элис соловьем, когда я напьюсь до поросячьего визга?
Элис явно сомневалась:
– А правильно ли это?
Взгляд у нее стал немного бессмысленный – то ли от потрясения, вызванного смертью Фарли, то ли от раздумий, стоит ли напиваться в компании двух совершенно незнакомых мужчин.
– Конечно, – уверенно сказал я. – В холодильнике что-нибудь есть?
Она пожала плечами:
– Неделю назад купила в аэропорту бутылку текилы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136