Так я не понял, ты хочешь мороженого или тебя высадить?
– А почему ты так со мной разговариваешь?
– Потому что я битый час учу тебя вождению, а ты по-прежнему не различаешь педали тормоза и сцепления, – откровенно хамил я.
– Останови машину! – крикнула Инга.
– Как же, сейчас! – закивал я. – Я тебя отпущу, а ты потом посеешь повсюду сплетни, что я бездарный педагог. Да Макаренко и Сухомлинский в сравнении со мной – младенцы памперсные! Ты лучше выгляни в окно и посмотри, не отвалилось ли правое переднее колесо – что-то нас в сторону стало уводить.
– Останови немедленно! – пискнула Инга и стукнула меня кулаком в плечо.
Это меня рассмешило, и я страшно захохотал, отчего машина стала вилять, как лыжник на трассе слалома. Беспрерывно подавая сигналы, я на большой скорости взлетел на подъем у кладбища, как бы между делом заметил, что на этом опасном участке каждый день водители насмерть бьются, с воем промчался по Приморской, отравляя курортный воздух выхлопами с повышенным содержанием СО2, и наконец остановился у музея.
Инга притихла. Она съехала куда-то под «бардачок», отчего ее коленки оказались на уровне лица. Я коснулся ее щеки пальцами и нежно потрепал за кончик уха. Она мне понравилась еще больше.
– Ты сумасшедший? – доверительно спросила Инга.
– Я хочу с тобой переспать, – признался я.
– Наглец, – устало ответила Инга и открыла дверь.
– Постой! – Я тронул ее за плечо. – Еще одна просьба.
– А не много ли просьб на первый раз?
– Тебе это ничего не будет стоить, а мне приятно.
– Ну?
Если бы обиделась, то непременно бы ушла, умозаключил я. А раз не ушла, значит, мое предложение ей понравилось.
– Посиди в машине, а я загляну на минутку к своей давней подруге.
Инга шумно выдохнула, снова села рядом и с деланным интересом стала изучать ногти.
В самом деле, подумал я, выходя из машины, я веду себя как идиот. Во всем виновата Анна. Женщины вообще виноваты во всем. Мужчины – святые!
С этими мыслями я поднялся по ступеням к двери выставочного зала и подергал отполированную ручку. Дверь была заперта. Я взглянул на часы: четверть третьего. Все ясно. Тетя Шура ушла за пирожками.
– Ты хотел сводить меня в музей? – спросила Инга, когда я вернулся.
Мне хотелось выговориться. Мне очень не хватало друга.
– Видишь ли, к заведующей недавно подходил какой-то мужичок из Прибалтики, мной интересовался. Ну, Лебединская из добрых побуждений дала ему от ворот поворот. А я сейчас подумал, раз Кучер за сто баксов кому хочешь дает адреса местных коллекционеров, то зачем от этого эстонца прятаться. Правда?
– А ты коллекционер?
– Да как тебе сказать?.. Когда в школе учился, то выменял у друга за жвачку два полтинника пятьдесят третьего года.
– Какая интересная у тебя была школьная жизнь! – заметила Инга. – И в самодеятельном театре ты участвовал, и монеты менял.
– Это что! Вот познакомимся ближе, я тебе еще и не такое расскажу.
– А что ты сейчас хотел от этой Лебединской?
– Во-первых, чтобы подробно обрисовала мне этого эстонца – вдруг случайно встречу его на пляже или на рынке. А во-вторых, надо предупредить ее, чтобы смело дала мой адрес, если он снова к ней придет. Познакомлюсь, поговорю, узнаю, что ему от меня надо. Но Лебединская ушла в пирожковую. Она всегда ровно в два идет к кинотеатру за пирожками… Мороженого хочешь?
– Послушай, ты уже десятый раз спрашиваешь!
– Разве? А я и не заметил… Ну, раз не хочешь мороженого, поехали ко мне, покажу свою гостиницу. Кажется, в холодильнике пара бутылок шампанского валяется.
Я развернул машину, посигналил Валерке, начальнику спасательной станции – тот чуть авоську с бутылками не выронил, когда увидел меня на такой экзотической машине.
Инга опустила руку мне на плечо.
– Знаешь что, тиче? Не будем форсировать события. У меня сейчас нет времени ехать к тебе.
– Что значит – нет времени? Еще не прошел первый академический час!
– Уже прошел второй астрономический. Отвези меня, пожалуйста, на набережную, к «Прибою», где чешское пиво.
– Ты хочешь пива?
– Нет. Просто меня там давно ждут.
– Кто ждет?
– Да уймись ты! – прикрикнула Инга. – Столько вопросов! Я вовсе не обязана обо всем тебе рассказывать!
– Это тебе только так кажется! – отмахнулся я. – Учитель для тебя ближе мамы. Заруби это у себя на носу!
Я не стал давать кругаля и поехал на набережную через военный санаторий. В одном месте, правда, пришлось скакать по ступенькам, и Инга несильно ударилась темечком о потолок кабины.
– Господи, за какие грехи ты свел меня с этим человеком? – взмолилась Инга, потирая ушибленную голову.
Я выкатился к причалу, аккуратно объезжая обнаглевших курортников, которые млели на асфальте, как гамбургские сосиски на гриле.
– Останови! – сказала Инга. – Вон они! Подъезжать не надо. Лучше, чтобы нас не видели вместе.
Метрах в пятидесяти от нас пристроились на парапете с пивными кружками трое мужчин. Одного из них, с большим кофром, с проплешиной, но бородатого, в шортах, из которых торчали тонкие волосатые ноги, я сразу окрестил Художником. Как в воду глядел.
– Это наш художник Эдик, – пояснила Инга. – Они ходили на выбор натуры.
– А рядом с ним кто? Мужчина или женщина?
– Сам ты женщина! Это режиссер Браз. Просто у него прическа такая.
– А пижон в белом костюме и шляпе?
– Это продюсер.
– Кто-о-о? Я и слов таких не знаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12