И пусть потом Маттос переворачивает базу вверх дном!
– На склоне сидит снайпер, – ответила Анна и взглянула на меня так, что я понял: она знает про Влада.
– Он не станет стрелять в нас, – ответил я.
– Ты в этом уверен? – вкрадчиво уточнила Анна.
– Уверен, – ответил я, но голос и глаза выдали меня с головой. – Хорошо! Мы уйдем в другую сторону, через поле!
– Там мины, – отрезала Анна и тотчас вскинула руку вверх, опережая мои возражения. – Слушай!
До нас долетел едва различимый голос Маттоса:
– …большие проблемы с математикой! По моим сведениям, у тебя на базе было двести тридцать три «мамочки». Вышло двести тридцать две. Отпусти последнюю, и начнем деловой разговор! Даю минуту на размышление!
Я кинул взгляд на Анну.
– Ника должна уйти! – сказал я. – Не подвергай ее жизнь опасности.
Анна стала заметно волноваться. Сигарета выпала из ее пальцев на пол.
– Послушай, Кирилл, – произнесла Анна, вставая. – Все мое несчастье заключается в том, что Ника…
– Я все понял, – перебил я.
Мы говорили по-русски, и Ника нас не понимала.
– Ничего ты не понял, – стальным голосом ответила Анна. – Если она попадет в руки Маттоса, то у меня уже никогда – слышишь? – никогда не будет ребенка. Она – моя последняя надежда. Никогда моя жизнь, мое будущее и мое счастье не зависели так сильно от одного человека. Самое главное, чего я не успела сделать в этой жизни, заключено в ней.
– Анна! – не в силах сдержать чувственный порыв, произнес я, но она меня снова перебила:
– Молчи! Дослушай до конца. Никто из «мамочек» не знает, что Ника беременна. Даже Гонсалес не знает, что ей вживили мой эмбрион. Здесь ее вообще мало кто знает. Она только-только появилась на базе. Сейчас у нее самый опасный период. Ей нельзя волноваться, нельзя носить тяжести, делать резкие движения, ее надо оберегать, как былиночку…
Я начинал понимать, о чем попросит меня Анна, а она, словно боясь, что я откажусь не дослушав, говорила все быстрее и быстрее:
– Если ты сказал правду, что любишь меня, если твое чувство искренне и глубоко, то ты должен любить и моего будущего ребенка, как меня. И я тебя прошу… я тебя умоляю вывести Нику с базы и сделать все, чтобы она не попала в руки комиссара. И потом не бросай ее. Она согласна поехать в Россию…
– Анна!!
– …женись на ней, умоляю, и воспитай моего ребенка… нашего ребенка… Я никогда ни о чем тебя не просила так, как сейчас…
– Анна, замолчи!! – закричал я, закрывая уши руками. – Ты тоже уйдешь с базы! Только на этом условии я согласен…
– Хорошо, хорошо! – кивала она и пыталась успокоить меня, теребя на мне обрывки майки. – Выведи Нику в лес через минное поле, а потом выйду я.
– Через минное поле?
– Да, да! Под угловой вышкой есть металлическая дверь. Сбей замок и выходи наружу. Найдешь в траве колышки красного цвета. Их там много, они идут к лесу ломаной змейкой. Вы должны идти вдоль этой линии, держась правее на метр. Ты понял меня, Кирилл? Правее на метр, и не смей шагнуть в сторону!
– Я понял, понял! – бормотал я, глядя на лицо Анны, опять ставшее мне до боли родным. – Я быстро… Пять минут… Ты жди меня в парке рядом с калиткой. Обещаешь?
– Иди с ним, – сказала Анна по-испански, повернувшись к Нике. – Нет, подожди! Разденься! Сними все с себя! Надень мой костюм!
– Августино! – опять крикнул Маттос. – Время подходит к концу! Выпускай последнюю «мамочку»!
Ника торопливо разделась, оставив на полу шорты и рубашку. Я смотрел на двух обнаженных девушек, меняющихся одеждой, и мне казалось, что сейчас я сойду с ума и перестану различать, где Анна, а где Ника. Они были очень похожи: стройные, тонкие, с безупречным рельефом тела, только кожа Ники отливала бронзой, а у Анны была белой, и белизна ее груди, бедер, живота с косым вертикальным шрамом еще сильнее подчеркивала наготу, и потому она казалась более нежной, беззащитной и желанной.
Я целовал ее и не мог оторваться.
– Иди же! – осторожно отталкивала меня Анна от себя. – Нет времени, милый! Потом! Все будет потом!
Я схватил Нику за руку и быстро, чтобы не закричать от боли, разрывающей сердце, выбежал из комнаты на лестницу. Охранники расступались перед нами. Ника на ходу одной рукой застегивала пуговицы пиджака. Меня душил запах армейских сапог и оружейной смазки. Мы выбежали в коридор, где под ногами хрустели осколки стекла.
– Дорогу! – крикнул я, видя перед собой спины охранников, толпящихся у входной двери. Перед последней «мамочкой», покидающей базу, они расступались торопливо и суетно, провожая ее с немой скорбью в глазах.
Я открыл дверь и, загораживая Нику собой, сделал шаг вперед. Аллея уже опустела. Ворота все так же были распахнуты настежь, и из-за проема торчали головы в пятнистых кепи вперемешку со стволами винтовок. Десятки глаз смотрели на меня. Я помахал Маттосу рукой, давая ему понять, что продолжаю свои дипломатические усилия и прошу не предпринимать никаких глупых мер.
– Смелее! – крикнул Маттос. Я отчетливо видел его серую фуражку. – Не прячь девушку за собой, никто не собирается отнимать ее у тебя!
Не пойдет, подумал я, давая задний ход и прикрываясь от жестоких глаз простреленной дверью.
– Здесь есть другой выход? – спросил я у охранника, который стоял ближе всего ко мне.
– Да, – кивнул он. – Можно вылезть с той стороны через подвальное окно.
Наверное, мои нервы были слишком напряжены, и я невольно сжал руку Ники, как тисками.
– Мне больно, – шепнула она.
– Быстрее! – поторопил я ее и потащил по лестнице в подвал.
– Я испачкаю костюм…
– Прямо иди, там увидишь свет! – кричали нам вдогон охранники.
Мы шли на ощупь, задевая какие-то столы, заставленные стеклянными колбами и пробирками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135