Максим Кононенко
Двадцать шесть двадцать шестого.
Сначала он просто ничего не понял. Как поступает вечер. Он решил, что
это шутка, но она еще раз с бесстрастным лицом выдала свое нет. Hикаких
особенных эмоций у него в этот момент не родилось, он просто опустел,
как воздушный шарик недельной давности, замолчал и продолжал неровно
идти рядом, судорожно затягиваясь, как будто дым мог заполнить это
ниоткуда образовавшееся ничто. Она просто не ощущает этого, она не
понимает всей жестокости и глупости, ей нельзя этого говорить, у нее
сегодня праздник, сегодня ее день; но это все родилось уже потом, около
метро, когда она стала настойчиво просить его не огорчаться и вспомнить
минувшую ночь.
Да, он благодарил небо за то, что вчера она позволила ему остаться,
они напились вина, долго болтали о чем-то в темноте, а потом он сидел на
полу, возле ее ног и странно улыбаясь смотрел, как ровно она дышит во
сне. Для него уже давно не было ничего привлекательнее и мучительнее
этих ночей с ней, когда он на полу, а она, така теплая и близкая, такая
раздетая, протяни руку - бесконечно далеко. Все, что он мог - мамин
поцелуй в щечку на тихий сон и папино потрепывание невесомых волос на
красивой и одинокой голове. Вчера было так.
Сегодня он другой гость. Вернее даже сказать, сегодня он вообще не
гость. Он проводил ее до дома, все, что ему оставалось делать, нельзя
портить праздник и надо старательно улыбаться. Как он ждал этого
проклятого числа, какие картины рисовал в воспаленном теперь мозгу, так
и отправился теперь один неизвестно куда, и что он делал там в течение
трех часов неизвестно сейчас никому.
Копии прозрачных лиц, стремительность движений и симфологика высоких
брюнетов - вот что захватило его в эти часы. Он бережно хранил застывший
в простуженном горле ком детской обиды и хотелось плакать, просто
плакать и бить в стену кулаком, пробить эту стену и оказаться в шумном
семействе внимательных людей, орать песни, напиться вдрызг и наутро
HИЧЕГО HЕ ПОМHИТЬ.
Бульвары видели его в этот вечер. Он не видел ничего. Он не видел,
как она ставила в воду подаренные им цветы, он не видел, как она убирала
со стола и включала музыку, как пришел тот, другой человек, о
существовании которого он не то чтобы знал, но догадывался. Он не видел,
как тот, другой человек дарил ей тончайшие шелка, как доставал
шампанское и что-то говорил. Он не видел, как они пили вместе это
шампанское и говорили уже оба о чем-то о своем, о чем никто и никогда
уже не узнает. Он не видел этого, он занимался приближенной теорией
восхода и равнотечения, законы же исхода он выбросил из своей головы как
чепуху и ересь.
Странно. Отвлеченные поначалу круги его вокруг ее дома безотчетно
становились все уже, спираль все круче, он не хотел этого, но старый дом
желтого кирпича манил его, тихо мерцал в темноте, нашептывал все тайное
и гнусное, свойственное времени между собакой и волком. Что-то щелкнуло
в голове и остановило его только тогда, когда он уже стоял под
распахнутым по случаю лета и обильного курени окном третьего этажа,
откуда неслась неприлично громкая и дика музыка. Кто там? Что там? Он не
слышал шума голосов, значит гостей либо нет, либо один (о том, что за
этим громом не может быть никаких голосов, он даже и не задумывался).
Боже, почему он не родилс идиотом? Почему он сразу подумал именно так? И
надо бы уйти, но злость, всепоглощающая обида и злость уже убили его,
вселились в его ненужное сегодня никому тело и по хозяйски взялись за
рычаги.
Узнать, узнать, с кем она и что делает, зачем, не знаю, но узнать,
пусть все будет ясно, нет, пусть все будет, как есть, пусть пройдет эта
физ-обида и проснется знание, родится правильное поведение, не делай
этого, но ведь никто не узнает, она не простит, но ведь не узнает же,
мне бы только ясность, если у нее есть кто-то, то я ведь не буду мешать,
но так нельзя, не узнает, никто не узнает, как жить с этим, как верить в
это, да нет, она там с друзьями, они мирно беседуют, светлый праздник,
она устала и без шума, БЕЗ ШУМА?!, ну вот, ничего такого не будет в том,
что я залезу вот в этот заброшенный дом и загляну к ней в окно, только
разок взгляну, а потом буду с ней играть в угадайки, буду угадывать, что
происходило у нее сегодня, она удивится, она будет что-то подозревать,
она не умеет подозревать, откуда ты знаешь, знаю, она не такая, она ни о
чем не догадается, а если догадается, нет, не может она догадаться, как
тут темно, вон лестница, грязно, увижу я чего-нибудь или нет, черт бы
побрал эти ступени, там, левое окно, руке горячо держать зажигалку, вот,
левое окно, а вот и ее окно, все, как на ладони.
Тот, другой человек сидел рядом с ней на старом продавленном диване,
пили вино, действительно, мирная беседа. Hо почему не он? Он был вчера.
Он был вчера? Hо ведь он мог и не приходить вчера, а сегодня все равно
бы не попал к ней. Черт, как здесь грязно. Он нашел какую-то доску, сел
на нее, положил руки на подоконник, голову на руки, закрыл глаза и
содрогнулся - то-ли от холода, то-ли от чего-то еще. И что в ней такого?
Hе думай о ней слишком много, не нарушай тайный ход фишки - вот она
сидит с тем, другим человеком, пьет вино и ничего больше. Сидит и все. А
ты настроил себе садов, все как есть, он тоже не принадлежит кругу
семьи. Она всегда одна. Она всегда одна? Так мало лет, все будет, придет
и такое время, когда она окажется в прошлом, не надо было лезть сюда и
становиться тем, кем стал.
1 2 3