Алек поднял голову, сморгнул навернувшиеся слезы. Рядом стоял высокий широкоплечий парень или даже молодой мужчина с простым невыразительным лицом.– Мо. – Глаза у него были усталые, потухшие. Александр не сразу понял, что этот слог – его имя, по школьной традиции сокращенное до предела.– Александр… Алек… – Мо очень осторожно, словно опасаясь раздавить, пожал руку. Глядя на его широченные плечи, Алек понял, что опасение было не напрасным.– Я кузнец здешний, моя кузня вон там, – неопределенным взмахом руки показал Мо. – Ты обращайся, если надо.Тут новый знакомый недоуменно оглянулся, почесал затылок, словно вспоминая, как он здесь оказался и кто этот человек. У Алека сложилось впечатление, что Мо немного не в себе.– Ладно, я пошел. Обращайся, если что, мой дом… – Он промедлил. – Кузница моя стоит вон там. А там место, где растет моя осина.Последнее он выговорил с величайшей серьезностью, кивнул, повернулся и пошел. Алек моргнул и рассредоточил зрение, разглядывая ауру, и ему стало не по себе.Принесшая обед Катрин рассказала, что Мосес больше всех находился в черном сне, и это сломало его разум. Алек спросил, уплетая суп:– А кто находился в этом самом… черном сне меньше всех?Катрин посмотрела странно:– Ты.Алек подавился куском мяса.– Катрин… – Обращаться к девушке было немного непривычно, в Дорнохе он общался на посиделках лишь с ровесницами.– А?– Когда я совсем поправлюсь?– Когда волосы отрастут. Ты ешь, ешь.Он не чувствовал вкуса. Когда волосы… значит, месяца два.Девушка ушла. Алек торопливо проглотил суп и откинулся на постели, полуприкрыв глаза.Раз – ложка воспарила в воздух, миска следом – два.Кочерга дрогнула у печки, два полена – три, четыре и пять.Табурет поднялся на одну ножку – шесть. Голова закружилась, и Алек поставил все на место.Шестисложные построения – невеликое достижение, гордиться нечем. Даже в бывших радонских деревнях такое умеют… Сестра моя, ответь мне. Алек, я тебя слышу, но не могу. Не слова – только смысл, оставляющий за собой ощущение присутствия человека рядом. Детское умение.Но у него не должно быть и этого.Пастыри не должны узнать…
Прошла еще неделя, Алек быстро шел на поправку. Все только диву давались, когда бледный до желтизны больной дошел до колодца, вырытого в центре деревни, и сам набрал воды. Мо без разговоров отобрал у него коромысло. Алек не стал возражать, понимая, что со скорбным умом не поспоришь. Да и сил у него было пока немного.Алек сам встал у печи, полагая приготовление пищи легким делом, и с непривычки пожег довольно зерна и гороха. Пастыри разрешили Арагану Доражу поделиться с бывшим сыном своим урожаем, кое-что дали и новые друзья. Алек с удивлением понял, что и Избавленному можно жить.Новая жесткая одежда обмялась по телу, стала своей, привычной. Он научился курить и джег, и покой-траву, хотя ему не нравилось ощущение расслабленности и блаженного головокружения, приходящие с ее дымом.Он стал называть новых друзей их короткими, школьными именами.Он снова научился улыбаться.И видеть… Сны Я оглянулся и за пеленой снега увидел Юлию. – Как скоро? – крикнул в беснующийся снежный вихрь. – Еще день, может, два, – ответила она, голос пропал в пурге, но я услышал. Из белой мглы вдруг выступил мертвец с лицом патэ Киоша. Я не удивился, и страха не было. Я буквально оттолкнул его, ладонь обожгло. Патэ Киош давным-давно погиб, но что мне сила мертвых? Я сам умирал не раз. – Уйди. Ты мне мешаешь. Патэ покорно обошел меня и стал за плечом справа, там, где находится человеческая совесть. Солнце светило ослепительно, снег словно кипел, и я вдруг осознал, что стою в центре бури, что она закручивается вокруг меня. Холодно не было. В снежной круговерти мелькали и пропадали незнакомые лица, и голос патэ Киоша говорил из-за плеча: «Это тоже твои». Мне было весело и горько, я смеялся в мертвые лица, иногда просил прощения, но чаще просто отстранял призраков, и они выстраивались у меня за спиной, рядом с патэ Киошем. – Убивать… страшно? – спросил кто-то. – Очень… – ответил я. Огромный барс проглотил солнце, и стало темно. Я это уже видел не раз. Жива звенела от чьего-то могучего присутствия. – Александр, – проговорил грохочущий голос, из белого снега и темноты соткался силуэт. Я почувствовал вспышку гнева. Я знал этого человека и ненавидел его. Отчетливая холодная тяжесть за спиной. Безо всякого удивления кинул руку за плечо, коснулся рукояти меча и принял в себя всю боль, которую мне довелось причинить людям за свою долгую, полную ненависти и сражений жизнь. – Александр, – снова этот же оглушающий шепот. Меч уже был в руке, такой знакомый сабер, безо всяких украшений, только знак мастера на торце рукояти, стилизованное изображение чири. Тяжелая легкость в руке, выпад… Силуэт врага остался на месте, только на блестящем клинке появилось несколько пятен окалины. – Александр. – Имя значит что-то лишь в устах другого человека, вспомнил я. Но для этого я должен позволить своему имени что-то означать. Простым оружием его не одолеешь. Я вернул меч в ножны, вытянул вперед пустые руки, ненависть превратилась в призрачный клинок, и силуэт врага смялся, пропал в ослепительном кружении метели, страшный голос смолк. Все. Нет, не все. Сияние становилось все ярче, и я понял, что сверху не солнце, а луна, ужасающая в своей огромности. Луна становилась больше и больше, все вокруг тонуло в призрачном свете, все вокруг разваливалось и падало в бездну. Потом я увидел самого себя, шагающего босиком по черным острым камням. Следы крови на камнях горели, и камень плавился, скрепляя разламывающийся на куски мир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28