Но ты-то ведь ходишь по пирушкам! Так? К одному на обед, к другому – зачем же брать за учение хоть несколько жалких оболов! Тебе не нужно! Или никто не желает платить за твою мудрость?
– Дураки были бы, если бы платили. – Сократ еще пытался шутить. – А я ведь советую всем быть умнее…
Ксантиппа, не в силах продолжать в легком тоне, заплакала от злости и от жалости; Лампрокл, хоть и не понимал, в чем дело, присоединился к матери весьма громким ревом.
Сократ обошел вокруг стола, подсел к жене и взял ее, несмотря на сопротивление, к себе на колени. Вытирая ей слезы, целовал смуглое лицо.
– Ах ты, моя лошадка! Ну, ну, умерь свой бешеный галоп. Монолог свой ты произнесла отлично. Ну не реви, я ведь это всерьез, с самыми лучшими намерениями… Но почему же ты, дурочка, ничего мне об этом не говорила?
Ксантиппа отвечала сквозь всхлипывания:
– Да ведь все у тебя на глазах… Я говорю – ты не слышишь… Дух твой далеко… – Она повысила уже сердитый голос. – Вечно он где-то витает, твой дух, а я тут погибаю от работ и забот…
– Ну хватит, девочка. Вчера Критон говорил мне, что дела на рынке все хуже и хуже и, если нам что понадобится, чтоб я зашел к нему. У него, знаешь, два поместья под Гиметтом.
Она взглянула на Сократа сквозь слезы – отчасти с любопытством, отчасти с подозрением:
– А скажи мне… Ведь Критон часто нам помогает, почему же ты, не принимая ни от кого ни драхмы, от него…
– От него тоже ни драхмы! А еда – не деньги. Еда – не милостыня. Это – дар. Эй! Лампрокл! На коня!
Мальчик проворно взобрался к нему на спину и сел верхом на плечи.
– Н-но! – крикнул Сократ и выбежал со двора.
Ксантиппа, еще со слезами на глазах, смотрела им вслед, шепча с любовью:
– Сумасшедший…
Критон, как всегда, принял Сократа радостно. Погладив Лампрокла по кудрявой головке, поручил его рабыне, приказав угостить всеми лакомствами, какие найдутся в доме.
Оставшись с другом наедине, Сократ рассказал, что у Ксантиппы нет больше и горсти ячменной муки; Критон извинился перед гостем и вышел, чтоб распорядиться отнести в дом Сократа корзину с припасами, а также вино и масло.
– Ну вот, все устроено, – сказал он, вернувшись.
В таких случаях у Сократа всякий раз портилось настроение, и всякий раз Критону приходилось повторять, что ему просто приятно оказывать другу небольшую помощь. Но сегодня и после этих слов Сократ не перестал хмуриться. Тогда Критон повел его в свою библиотеку.
– Вижу, тебе мало моих уверений, что не ты мой должник, а, напротив, я – твой. Пойдем же, дорогой, ты кое-что увидишь…
В библиотеке Критон повернул Сократа лицом к стене, где на полках светились круглые золотые крышечки футляров, хранивших свитки папируса. Показав на эти крышки, Критон попросил:
– Будь добр, прочитай, что на них написано.
– «Критон: О доблести», – начал читать Сократ. – «Критон: О красоте и добре», «Критон: О любви духовной и телесной», «Критон: О справедливости»…
Сократ отвел глаза от полки и с изумлением посмотрел на Критона:
– Я знаю, что ты много писал, но столько!.. Я и понятия не имел…
Прикасаясь к золотым кружочкам, закрывавшим его труды, Критон объяснил:
– Надписи не точны. В этих свитках заключены не только мои мысли, но прежде всего твои, Сократ! И ты хочешь, чтоб я оказался таким жадным, чтоб только высасывать тебя, не шевельнув для тебя и пальцем? Я получаю от тебя дары, которые не оплатишь ничем на свете, – и в благодарность за это не имею права уделить тебе несколько жалких крох? Я буду пировать, угощать друзей, а лучшему из них позволю голодать с женой и сыном? Да за кого ты меня принимаешь?!
Сократ хмурился, протестующе махал руками, но Критон был неудержим:
– Ты, Сократ, богач, а я – нищий, вот и вся правда! Что такое мука, масло, сушеные фиги и что там еще? Поместья достались мне по наследству – какая в том заслуга? Разве честолюбие и гордость афинян не в том, чтобы приносить пользу родному городу? Не рассуждали ли мы с тобой об этом с юных лет? Брось! Тебе совестно – в то время как это мне должно быть совестно, что я все беру у тебя, чуть ли не ворую. Есть единственное, что хоть немного успокаивает мою совесть, но ты не желаешь этого понять и всякий раз превращаешь мою радость в нечто тягостное для нас обоих…
– А разве это не тягостно?! – взорвался Сократ. – Я по крайней мере так чувствую.
– Неверно чувствуешь! – разозлился и Критон. – А все потому, что сам себя не ценишь. Но ценить себя предоставь уж другим, в том числе и мне!
– Клянусь псом, дорогой Критон, ты нынче, кажется, кричишь на меня, – сердито проворчал Сократ.
– Пора наконец высказать тебе все, что я думаю. Ты явился с такими на первый взгляд простенькими, и при этом столь важными для человека мыслями, как никто до сих пор. Скажи сам – занимался ли кто-либо до тебя человеком? Долгие годы обрабатываешь ты душу человеческую! Творцов человека много – и ты один из них!
– Какие высокие слова! – вскричал Сократ. – Клянусь псом, ты меня замучишь!
Критон рассмеялся:
– Что ты, что ты! Аристофана, с его насмешками над тобой, ты можешь выдержать, а меня, который относится к тебе несколько мягче, не можешь?
– Лишь с большим напряжением сил, друг мой…
Критон закончил уже весело:
– Смотри, дорогой: если б я тебя не поддерживал, тебе пришлось бы зарабатывать на жизнь, и ты не мог бы вести с нами беседы, и не было бы этих маленьких солнышек, которые я тебе показал. И можешь сколько угодно сверлить меня взглядом! Ну ладно, перестань ершиться – или не хочешь доставить мне ту радость, ту славу, что есть хоть малая, да моя заслуга в том, что ты – есть?
Сократ перестал хмуриться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173