Потом Главк-младший запряг осла и повез в Афины для Сократа несколько мехов перебродившего вина и соленые оливки. Философ весело шагал рядом с повозкой, распевая:
Упал я в высокие травы,
И молвил Эрот златоглавый,
Взмахнув серебристым крылом
Над моим безобразным лицом:
«О жалкий, напрасны грезы твои –
Ты недостоин любви!»
А тем временем вокруг стола во дворе Сократова дома собрались, как обычно, его друзья, ученики: Симон, Критон, Критий и молоденькие Антисфен с Эвтидемом.
Они ждали Алкивиада – тот, избрав политическое поприще, задержался сегодня в совете – и Сократа, который должен был вернуться из Гуди. Симон разделил на равные доли еду – по обычаю, каждый принес с собой что мог. Только Критон всякий раз приносит столько, что хватает и на ужин Сократу, и на весь следующий день.
– Дарион, хоп! – донесся с улицы звучный голос, и великолепный пес редкостной породы стрелой перемахнул через ограду и дружески обнюхал собравшихся, хорошо ему знакомых. В калитке появился Алкивиад в лазурном хитоне и белой хламиде, расшитой золотыми цветами лотоса. У всех прямо дух захватило от восхищения этим прекрасным образом – один лишь Критий сжался от зависти и прикинулся равнодушным.
Душа Крития полна желчи: что бы ни вытворял этот смазливый молодчик, все равно соберет дань восхищения! Такой щеголь – и бродяга Сократ! Ха, то-то зрелище для афинян, эта парочка! Но я-то знаю, почему Алкивиад любит показываться в обществе Сократа. Беспутный, необузданный расточитель хочет внушить Афинам, что он, племянник Перикла и возможный преемник его в должности стратега (а для этого ему нужно завоевать большинство голосов в экклесии), как родного отца или старшего брата, чтит философа, этот образец скромности, справедливости, мудрости. Глядите, мол, мужи афинские, дивитесь! По виду вертопрах, в душе-то я человек такой же праведный, как мой учитель, и таким же я буду, когда стану вашим вождем… И этак грациозно сделает ручкой – аристократ, в сравнении с которым я, Критий, выгляжу серой мышью…
– Где Сократ? – спросил вновь пришедший.
– В Гуди, – ехидно ответил Критий. – Виноградник рыхлит. Шел бы и ты с ним вместе землю копать.
– Неплохая идея! – улыбнулся красавец. – Алкивиад в винограднике, с мотыгой! Полагаете, это было бы мне к лицу?
– А что тебе не к лицу, тщеславная душа? – осклабился Критий; он заметил – молоденький Эвтидем, прельщенный красотой Алкивиада, нежно погладил ему щиколотку. Алкивиад легонько отстранил Эвтидема и нетерпеливо заходил по двору.
– Жду не дождусь узнать мнение Сократа об Аристофановых «Всадниках». В театре к нему нахлынуло столько народу, что мне не удалось с ним поговорить.
Эвтидем, отвергнутый Алкивиадом, явно расстроился. И Критий взял его под свое крылышко. Усадил рядом с собой, стал гладить по голове, по лицу…
И тогда пробудилось в Критий страстное желание…
С улицы донеслась песня, заглушаемая грохотом повозки.
– Сократ!
Симон открыл ворота, и Главк-младший, следуя за Сократом, ввел во двор упряжку.
Пришлось прервать бурные приветствия – надо было убрать на место привезенное и откупорить один мех для сегодняшнего ужина.
Сократу и Главку помогали в этой работе Антисфен и Симон. Накачали воды из колодца, принесли кратер для смешивания вина с водой, черпачком разлили вино по чашам. Главк тотчас уехал восвояси.
– Итак, друзья! – поднял Сократ чашу, когда все уселись за стол. – Земля, наша древняя мать, шлет вам привет из Гуди! – Он глянул на Алкивиада. – Что это с тобой, милый? Отчего такое мрачное лицо? Чем ты встревожен?
– Да, Сократ, ты нашел точное слово: я встревожен. Нападками Аристофана на Клеонта. Мне видятся в них нападки и на демократию. Его злой язык не останавливается ни перед чем. Слыхал я – он и на тебя пишет комедию!
– Неужели, по его мнению, я этого стою? – засмеялся Сократ. – Вряд ли. Тем не менее хотел бы я знать, чем «Всадники» так захватили зрителей и даже судей, которые отдали им первую награду. Что вы об этом думаете?
– Клеонт хочет многого, – сказал Алкивиад, – но он мало что знает и умеет. Он рад бы раздавить весь Пелопоннес, но в военных делах умеет только болтать своим дубленым языком. Между тем он ведь теперь хозяин не над одной своей дубильней и над своими рабами – он глава Афинского морского союза! А союз распадается, вдобавок наши мелкие стычки со спартанцами грозят перерасти в новую большую войну. Но Клеонта, плохого стратега, совершенно не заботит одна из самых важных вещей в войне – тыл.
– Какой тыл? – спросил Сократ.
– Экономический и этический.
Сократ одобрительно улыбнулся.
– Отлично! Я рад, что прозвучало это слово – этика. Как же обстоит с ней дело в нынешних Афинах?
Антисфен, юноша угрюмого характера, ответил с возмущением:
– Этика… Бедняжка – нищая она! Ее уже почти и не заметно. Люди судятся друг с другом, дерутся за кусок, повальная испорченность нравов, хотя после чумы прошло уже пять лет. Великий дух Афин, высоко реявший с Акрополя, прибит к земле потоком разврата и алчности…
Критон положил Антисфену руку на плечо:
– Как мрачно смотришь ты на жизнь! Быть может, потому, что родился в недоброе время. Мы, знававшие лучшие времена, верим, что они вернутся. Нам необходим мир! Война превращает людей в негодяев.
Алкивиад вспыхнул, стукнул по столу:
– Не всякая война, Критон! Но – война, скверно ведомая и растянутая до бесконечности. И в этом виноват Клеонт!
Под платаном воцарилась напряженная тишина.
Первым ее нарушил Сократ:
– Афинский народ заслуживает лучшего вождя. И, рукоплеща Аристофановым «Всадникам», он тем самым требует нового правителя, рачительного хозяина и стратега.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173