ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
– Благодарение Дионису!
Тюремщик попросил друзей Сократа закончить свидание.
Платон лишь огромным усилием воли преодолевал головокружение. В дверях оглянулся на Сократа. А вышел из темницы – и сердце его пронзила острая боль. Прислонился к стене. Критон уступил ему свои носилки. Последним от Сократа вышел Аполлодор.
В камеру вошли двое из одиннадцати служителей архонта, на обязанности которых лежало наблюдение за исполнением приговора, и официально сообщили Сократу то, что он уже знал: завтра.
А Мирто все ждала. Закатное солнце подернуло белизну мрамора оранжево-розовым отсветом. Зарозовели высокие стены, скалистые склоны Акрополя, засиял в этом зареве Парфенон.
Уже почти стемнело, когда Мирто снова подошла к двери, забарабанила в нее кулаками. Тюремщик приотворил узкую щель:
– Чего тебе еще?
– Пусти к нему!
– Поздно.
– Что они сказали? Его освободят?
– С чего бы?
– Но ты говорил…
– А ты меня не слушай! Здесь, девонька, бредят, рассуждают, да без ума… Приходи завтра – проститься…
14
Темнело небо над склонами Пникса, прогретыми солнцем, над мохнатыми зарослями шалфея, над кустами, похожими на овечьи спины. К разгоравшимся звездам поднимался серебряный треск цикад и рокот соловья в ветвях платана. Пала вечерняя роса, сильней запахли лавры и олеандры.
Ночь в черном покрывале, ночь, наполненная успокоительными звуками и дурманными ароматами, протиснулась сквозь узенькое отверстие в темницу Сократа.
Приговоренный лежал, с наслаждением вдыхая запахи, и улыбался, постепенно погружаясь в сон. Сладостное чувство владело им: все остались верны мне, сегодня они – куда больше мои, чем прежде. Прощание наше, растянувшееся на целый месяц благодаря делосским торжествам, стало месяцем признания в любви – моей к ним, а их ко мне. Вот что было мне нужно для полного блага!
Тюремщик приложил ухо к двери. Тишина. Мелет, помещенный в камере с другой стороны, плачет, кричит, барабанит ногами в дверь, а тут такая тишина. Тюремщик осторожно отпер дверь, посветил: Сократ спал спокойно, крепко.
О Зевс! – подумал тюремщик. Знает, что завтра умрет, а спит как дитя! Он заслонил свет и вышел на цыпочках.
Сократ проснулся, как всегда, рано.
Окошко затянуло дымкой рассветного тумана, холод проникает в камеру. Где-то поблизости заухала сова.
Сократ поднялся. Завернувшись в гиматий, стал следить, как светлеет в окошке.
Скоро встанет день.
Последний.
Что это обманно сулит мне, будто там где-то жизнь моя продлится? Эта ложь притворяется утешением – но она, напротив, усиливает мой страх перед смертью… До сих пор я шел навстречу ей со спокойной мыслью, а теперь, в последний день, меня ужасает неизбежность – умолкнуть, стать недвижным…
Вырез в темной камере бледнел.
Сократ постучал в дверь; тюремщик мгновенно появился на пороге, осведомился о его желании.
Сократ попросил разрешения приветствовать солнце, когда оно встанет над горизонтом.
Тюремщик даже задохнулся: значит, все же!..
– Конечно, Сократ, – поспешно ответил он. – Пойдем, я покажу тебе путь. Пройдем через двор, я открою заднюю калитку, что ведет на склон холма, а там ты уже сам…
Вышли из калитки. Нигде ни души.
Тюремщик вдруг обнял, поцеловал Сократа:
– Ну вот… Теперь беги, и да будут с тобой боги!
И скрылся в калитке. Скрипнул засов.
Сократ стоял, глубоко изумленный. Почему он обнял меня уже сейчас? Зачем запер калитку? Придется мне теперь обходить кругом, к главным воротам… Сократ медленно поднялся на вершину холма, откуда открывался прекрасный вид на Гиметт. И вдруг расхохотался. Ах ты, мой милый благодетель! Теперь я понял… Как опечалится твой взор, когда я вернусь… Клянусь псом – сколько же добрых людей ходит по этому сумасшедшему миру, а мы о них и не подозреваем!
На востоке, за Гиметтом, уже ширилась, пламенела полоса зари, из которой вынырнет даритель света. Ага, вот оно! У Сократа перехватило дыхание. Он словно онемел. Поклонился низко, воздел руки и тихо, с трудом выговорил, лицом к этому ликующему сиянию:
– Ну, ты ведь все знаешь…
Поспешно отвернулся, чтоб солнце не увидело его глаз; и предстала ему туманная картина: беломраморный город под голубым куполом неба, овеянный запахом кипарисов…
Сократ спустился с Пникса, вошел через главные ворота тюрьмы, улыбкой обласкал потрясенного тюремщика и ступил в свою темницу.
На рассвете Мирто остригла свои желтые волосы. Ксантиппа, сидя на постели, следила за ее действиями. Подумала: это она в знак траура. Всю ночь я слышала ее тихий плач.
Мирто накрыла голову и плечи тонким полотняным покрывалом. Срезанные волосы перевязала лентой, завернула в узелок. Как пойду прощаться – отдам ему. Будет знать, что я всегда с ним. Вместе с ним лягу на смертное ложе, вместе уйду…
Бледные, молчаливые явились к Сократу друзья – словно их самих ожидало то, что было уготовано сегодня учителю.
Сократ встретил их оживленно, радостно:
– Идите, идите, дорогие! Жду вас с нетерпением!
– Есть что-нибудь новое? – спросил Критон.
– Время в движении своем неизменно приносит новое…
– Как ты провел ночь? – спросил Антисфен. – Мне кажется…
– …что у меня настроение лучше, чем у вас, – улыбаясь, договорил за него Сократ. – Но истина превыше всего: была и у меня тяжелая минутка, словно кошмар давил, но недолго. Вышло солнце, и все стало хорошо. Размышлял я тут, ближайшие мои, все ли свое передал я вам. Выворачивал наизнанку карманы гиматия – ни в одном ни крошки не осталось. И все-таки нашел я нечто; оно показалось мне не менее важным, чем все, что я уже завещал вам. Не хотелось бы мне уносить это с собой…
– Что же это такое?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173
Тюремщик попросил друзей Сократа закончить свидание.
Платон лишь огромным усилием воли преодолевал головокружение. В дверях оглянулся на Сократа. А вышел из темницы – и сердце его пронзила острая боль. Прислонился к стене. Критон уступил ему свои носилки. Последним от Сократа вышел Аполлодор.
В камеру вошли двое из одиннадцати служителей архонта, на обязанности которых лежало наблюдение за исполнением приговора, и официально сообщили Сократу то, что он уже знал: завтра.
А Мирто все ждала. Закатное солнце подернуло белизну мрамора оранжево-розовым отсветом. Зарозовели высокие стены, скалистые склоны Акрополя, засиял в этом зареве Парфенон.
Уже почти стемнело, когда Мирто снова подошла к двери, забарабанила в нее кулаками. Тюремщик приотворил узкую щель:
– Чего тебе еще?
– Пусти к нему!
– Поздно.
– Что они сказали? Его освободят?
– С чего бы?
– Но ты говорил…
– А ты меня не слушай! Здесь, девонька, бредят, рассуждают, да без ума… Приходи завтра – проститься…
14
Темнело небо над склонами Пникса, прогретыми солнцем, над мохнатыми зарослями шалфея, над кустами, похожими на овечьи спины. К разгоравшимся звездам поднимался серебряный треск цикад и рокот соловья в ветвях платана. Пала вечерняя роса, сильней запахли лавры и олеандры.
Ночь в черном покрывале, ночь, наполненная успокоительными звуками и дурманными ароматами, протиснулась сквозь узенькое отверстие в темницу Сократа.
Приговоренный лежал, с наслаждением вдыхая запахи, и улыбался, постепенно погружаясь в сон. Сладостное чувство владело им: все остались верны мне, сегодня они – куда больше мои, чем прежде. Прощание наше, растянувшееся на целый месяц благодаря делосским торжествам, стало месяцем признания в любви – моей к ним, а их ко мне. Вот что было мне нужно для полного блага!
Тюремщик приложил ухо к двери. Тишина. Мелет, помещенный в камере с другой стороны, плачет, кричит, барабанит ногами в дверь, а тут такая тишина. Тюремщик осторожно отпер дверь, посветил: Сократ спал спокойно, крепко.
О Зевс! – подумал тюремщик. Знает, что завтра умрет, а спит как дитя! Он заслонил свет и вышел на цыпочках.
Сократ проснулся, как всегда, рано.
Окошко затянуло дымкой рассветного тумана, холод проникает в камеру. Где-то поблизости заухала сова.
Сократ поднялся. Завернувшись в гиматий, стал следить, как светлеет в окошке.
Скоро встанет день.
Последний.
Что это обманно сулит мне, будто там где-то жизнь моя продлится? Эта ложь притворяется утешением – но она, напротив, усиливает мой страх перед смертью… До сих пор я шел навстречу ей со спокойной мыслью, а теперь, в последний день, меня ужасает неизбежность – умолкнуть, стать недвижным…
Вырез в темной камере бледнел.
Сократ постучал в дверь; тюремщик мгновенно появился на пороге, осведомился о его желании.
Сократ попросил разрешения приветствовать солнце, когда оно встанет над горизонтом.
Тюремщик даже задохнулся: значит, все же!..
– Конечно, Сократ, – поспешно ответил он. – Пойдем, я покажу тебе путь. Пройдем через двор, я открою заднюю калитку, что ведет на склон холма, а там ты уже сам…
Вышли из калитки. Нигде ни души.
Тюремщик вдруг обнял, поцеловал Сократа:
– Ну вот… Теперь беги, и да будут с тобой боги!
И скрылся в калитке. Скрипнул засов.
Сократ стоял, глубоко изумленный. Почему он обнял меня уже сейчас? Зачем запер калитку? Придется мне теперь обходить кругом, к главным воротам… Сократ медленно поднялся на вершину холма, откуда открывался прекрасный вид на Гиметт. И вдруг расхохотался. Ах ты, мой милый благодетель! Теперь я понял… Как опечалится твой взор, когда я вернусь… Клянусь псом – сколько же добрых людей ходит по этому сумасшедшему миру, а мы о них и не подозреваем!
На востоке, за Гиметтом, уже ширилась, пламенела полоса зари, из которой вынырнет даритель света. Ага, вот оно! У Сократа перехватило дыхание. Он словно онемел. Поклонился низко, воздел руки и тихо, с трудом выговорил, лицом к этому ликующему сиянию:
– Ну, ты ведь все знаешь…
Поспешно отвернулся, чтоб солнце не увидело его глаз; и предстала ему туманная картина: беломраморный город под голубым куполом неба, овеянный запахом кипарисов…
Сократ спустился с Пникса, вошел через главные ворота тюрьмы, улыбкой обласкал потрясенного тюремщика и ступил в свою темницу.
На рассвете Мирто остригла свои желтые волосы. Ксантиппа, сидя на постели, следила за ее действиями. Подумала: это она в знак траура. Всю ночь я слышала ее тихий плач.
Мирто накрыла голову и плечи тонким полотняным покрывалом. Срезанные волосы перевязала лентой, завернула в узелок. Как пойду прощаться – отдам ему. Будет знать, что я всегда с ним. Вместе с ним лягу на смертное ложе, вместе уйду…
Бледные, молчаливые явились к Сократу друзья – словно их самих ожидало то, что было уготовано сегодня учителю.
Сократ встретил их оживленно, радостно:
– Идите, идите, дорогие! Жду вас с нетерпением!
– Есть что-нибудь новое? – спросил Критон.
– Время в движении своем неизменно приносит новое…
– Как ты провел ночь? – спросил Антисфен. – Мне кажется…
– …что у меня настроение лучше, чем у вас, – улыбаясь, договорил за него Сократ. – Но истина превыше всего: была и у меня тяжелая минутка, словно кошмар давил, но недолго. Вышло солнце, и все стало хорошо. Размышлял я тут, ближайшие мои, все ли свое передал я вам. Выворачивал наизнанку карманы гиматия – ни в одном ни крошки не осталось. И все-таки нашел я нечто; оно показалось мне не менее важным, чем все, что я уже завещал вам. Не хотелось бы мне уносить это с собой…
– Что же это такое?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173